обратиться за советом к Уилфреду Троттеру, крупнейшему специалисту по раку в то время. Я привел его с собой, чтобы представить Фрейду, который последний раз видел его на Зальцбургском конгрессе 41 год тому назад. Он сделал осмотр 10 февраля, а затем 21 и 24 февраля, но также сомневался в данном диагнозе и рекомендовал дальнейшее наблюдение. Шур и Анна были в отчаянии. Ежедневное наблюдение в течение многих лет в равной мере сделало их такими экспертами, каким не мог быть ни один посторонний человек. Шур срочно написал Пихлеру, который в ответе от 15 февраля посоветовал применять электрокоагуляцию совместно с лечением радием. Профессор Лакассань, директор Института Кюри в Париже, был вызван в Лондон, где обследовал Фрейда 26 февраля. Однако он высказывался против лечения радием. Биопсия обнаружила явное злокачественное повторение опухоли, но хирурги пришли к заключению, что она недоступна для хирургического вмешательства и что любая дальнейшая операция нежелательна. Так что этот случай носил теперь фатальное название «неоперируемый, неизлечимый рак». Конец был не за горами. Оставалось лишь паллиативное лечение, и с этой целью ежедневно применялось рентгеновское облучение. Лакассань снова прибыл из Парижа 12 марта, чтобы сделать все необходимые приготовления. Ходить на лечение в дом д-ра Невилла Самуэля Финзи на Харлей-стрит оказалось для Фрейда крайне утомительным делом, но лечение имело некоторый успех, не давая болезни развиваться.
Фрейд сообщил Эйтингону о своем положении и о том, что лечение даст ему еще несколько недель жизни, во время которых он сможет продолжать свои аналитические сеансы. Его последнее письмо к Эйтингону, состоящее всего из нескольких строк, было написано 20 апреля.
19 марта Гейнц Гартманн, один из любимых учеников Фрейда, нанес ему последний визит. Мари Бонапарт также была несколько раз в Лондоне в конце зимы.
Фрейд написал ей после этих визитов: «Я хочу еще раз сказать, как мне жаль, что я не мог уделять Вам больше внимания, когда Вы останавливались у нас. Возможно, в следующий раз, когда Вы приедете, дела пойдут лучше — если не будет войны, — ибо моя боль в последнее время ослабла. Д-р Хамер, который только что был у меня, считает, что лечение оказало несомненное влияние».
Она снова была в Лондоне с 31 марта по 1 апреля этого года, и после ее визита последовало намного менее жизнерадостное письмо от Фрейда.
Я долгое время не писал Вам, и Вы, конечно, знаете почему; об этом может Вам сказать мой почерк. Мои дела идут неважно; мои жалобы и последствия лечения делят ответственность в такой степени, которую я не могу определить. Люди, находящиеся вокруг меня, пытаются окутать меня атмосферой оптимизма; рак уходит вглубь; реакции на лечение временные. Я ничему этому не верю и не хочу быть обманываемым.
Вы знаете, что Анна не поедет на парижский конгресс[195], так как не может оставить меня. Я все больше и больше завишу от нее и все меньше и меньше от себя. Какая- нибудь случайная болезнь, которая закончила бы эту жестокую процедуру, была бы очень желательна. Поэтому стоит ли мне рассчитывать увидеть Вас в мае?..
При всем этом я тепло Вас приветствую; мои мысли во многом связаны с Вами.
Она приехала на его последний день рождения и оставалась там в течение трех дней, которые, по- видимому, прошли более весело. Фрейд после писал ей: «Нам особое удовольствие доставил Ваш визит, и перспектива снова в скором времени увидеть Вас очень радует, даже если Вы ничего не привезете от С.[196]».
Только подумайте, Финзи настолько удовлетворен, что дал мне целый недельный отдых от лечения. Все равно я не заметил значительного улучшения и смею утверждать, что через некоторое время рост опухоли снова усилится, как это было в прошлый раз.
Мари Бонапарт снова приехала в Лондон 2 июня на пару дней и после этого получила последнее письмо от Фрейда:
Позавчера я собирался написать Вам длинное письмо со словами утешения по поводу смерти Вашего старого Тато[197] и сказать Вам, что в следующий Ваш визит я с удовольствием буду слушать о том, что Вы сможете нам поведать о своих новых работах, и вставлять словечко тут и там. Но две последние ночи снова жестоко разрушили мои ожидания. Радий снова начал пожирать организм, с болью и токсическими эффектами, и мой мир опять, как и прежде, является маленьким островком боли, плывущим в океане безразличия.
Финзи продолжает уверять меня в своем удовлетворении. На мою последнюю жалобу он ответил словами: «В конечном счете Вы также будете удовлетворены». Так он меня соблазняет, наполовину против моей воли, продолжать надеяться и тем временем продолжать страдать.
Фрейд очень хотел, чтобы его книга о Моисее вышла на английском языке при его жизни, так что моя жена, которая ее переводила, упорно работала, и эта книга была издана в марте, к удовлетворению Фрейда. Он писал Гансу Захсу: «Моисей не является недостойным прощанием». Он, несомненно, получал много писем по поводу выхода этой книги, включая одно письмо от Г. Уэллса и одно от Эйнштейна.
Британское психоаналитическое общество праздновало свое 25-летие, устроив в марте банкет, и по поводу этого события я получил последнее письмо от Фрейда, адресованное мне.
7 марта 1939 Дорогой Джонс Я все еще нахожу любопытным, с каким малым предвидением мы, люди, смотрим в будущее. Когда вскоре после войны Вы сказали мне об основании психоаналитического общества в Лондоне, я не мог предвидеть, что четверть века спустя я буду жить так близко от этого общества и от Вас, но еще меньше мог я вообразить, что, будучи столь близко от Вас, я не смогу принять участие в Вашей встрече.
Но в нашей беспомощности нам приходится принимать то, что приносит нам судьба. Поэтому мне приходится довольствоваться посланием Вашему празднующему обществу сердечных поздравлений и наилучших пожеланий издалека, и в то же время с такой близи. События прошедших лет привели к тому, что Лондон стал основным местом и центром психоаналитического движения. Пусть же общество, осуществляющее такую функцию, выполняет ее наилучшим образом.
Ваш старый Зигм. Фрейд.
Причина того, что он поставил здесь также свое имя, заключалась в том, что он узнал, что в Англии только пэры пишут одну фамилию; это была одна из особенностей Англии, которая очень его забавляла.
20 февраля он написал Арнольду Цвейгу, послав ему отчет о сомнительном ходе развития своего состояния, а 5 мая написал ему свое последнее письмо. В нем он советовал Цвейгу лучше эмигрировать в Америку, чем в Англию. «Англия в большинстве отношений лучше, но к ней очень трудно приспособиться, а мое присутствие рядом с Вами будет недолгим. Америка кажется мне антираем, но в ней столько места и столько возможностей, и в конце концов действительно начинаешь принадлежать ей. Эйнштейн сказал недавно одному своему другу, что вначале Америка казалась ему карикатурой на государство, но что теперь он чувствует себя там как дома… Больше нет никакого сомнения в том, что у меня новое повторение моего дорогого старого рака, с которым я разделяю свое существование в течение шестнадцати лет. Кто из нас окажется сильнее, мы не могли предсказать в то время».
В апреле Фрейду был нанесен еще один удар судьбы, который ему было тяжело вынести. Он очень зависел от ежедневной помощи, оказываемой ему его личным врачом Шуром, суждению которого он абсолютно доверял и к которому он был очень привязан. Однако перед самим Шуром стояла теперь тяжелая дилемма. Он попал в число того небольшого количества эмигрантов, которым разрешался въезд в США, и если бы он отказался от этого теперь, он подверг бы опасности свою судьбу и судьбу своих детей. Он решил принять данное предложение, съездить в Америку и получить все необходимые первоначальные документы. Он уехал 21 апреля, а возвратился 8 июля. Его место временно занимал д-р Самет, а затем д-р Хамер под руководством Экснера. Во время своего отсутствия он получал постоянные отчеты, в которых не
