Глеб сам не понимал, как ловит на большом расстоянии крошечную вспышку, пригашенную насадкой глушителя почти в той же мере, что и звук. Просто глаз его становился в темноте глазом не человека, а кого-то другого, более зоркого зверя.
Подскочив к окну в коридоре, где по краям рамы торчало острыми полумесяцами разбитое стекло, Самойленко полоснул по дальней крыше очередью. За время стрельбы на рынке в близлежащих домах не зажглось ни одно окно. Пауза продолжалась минуту, и кое-где появился свет, замаячили контуры любопытствующих жильцов. После очереди спецназовца, окна снова погасли, будто кто-то одним выдохом задул в темноте свечи.
Ответного выстрела никто не слышал, но Самойленко вдруг резко пригнулся и стер со щеки кровь.
– Воздушный поцелуй? – спросил Бубнов. – На долгую память?
– Пошел ты, – огрызнулся спецназовец.
Прильнув щекой к прикладу автомата, Глеб почувствовал, что сроднился немного с оружием, наверняка уже сменившим не одного хозяина. Короткой очередью запустил в темноту жалкий остаток патронов в рожке.
– Теперь уходим по-быстрому.
– Думаешь заткнул умельца?
Вместо ответа Сиверов встал у окна в полный рост. С дальней крыши не последовало никакой реакции.
Кого-то мог бы убаюкать мирный перестук колес. Кто-то мог бы с восторгом наблюдать за потоками света, льющимися сквозь щели пустого товарного вагона – поезд катился, а пучки тонких лучей не двигались.
Но настроение у пассажиров было хуже некуда. Они потеряли первого человека из команды – Барсков лежал сейчас в углу, обложенный кусками сухого льда. Если б нападавших оказалось больше, все могло закончиться еще хуже. К концу скоротечного боя патронов почти не осталось, теперь нужно было срочно пополнить запас.
Майор Воскобойников вспоминал тот ночной полет в паре с Семеном. Он был старшим, ведущим в паре, Семен – ведомым. Ночь уже истаивала. Идя на полной высоте, можно было видеть яркую полную луну и не менее яркие краски зари на востоке, слева по курсу.
Пошли на снижение, и одновременно земля вспучилась складками, стала подниматься навстречу – Равнинная Чечня резко перешла в Горную. Аулы не мерцали редкими огнями, как мерцают обычно населенные пункты внизу. Фонарей здесь отродясь не бывало.
Тогда, в начале первой кавказской кампании, летчики знали об этом понаслышке. Внизу все пока еще казалось условным, вроде значков на карте. Ведено представлялось кучкой хибар, откуда бандиты повыгоняли мирных жителей – во всяком случае начальство представляло дело именно так.
Даже на подробной топографической карте аул обозначался скромным кружком. Каково же было удивление Воскобойникова, когда он разглядел на двух обращенных друг к другу склонах сотни и сотни домов. Он вдруг осознал, что пускать ракеты придется наугад. Цель боевого вылета – не столько нанести ущерб боевикам, сколько напугать население. Они должны понять, что рискуют, предоставляя бандитам пищу и кров. Рискуют своими жизнями, своим имуществом, которое за один миг может обратиться в прах.
Две «сушки» развернулись над селом, сделав заход на атаку. Народ наверняка уже всполошился, многие проснулись от гула. Воскобойников быстро выбрал прицелом большую двускатную крышу – возможно, здесь нечто вроде клуба, где бандиты устроили себе казарму. Дал сигнал на пуск и увидел, как стремительно уходит вниз привычный курчавый шлейф дыма.
Он знал, что погрешность неизбежна, в редких случаях ракета взрывается точно в выбранной точке, обычно ее чуть уводит – в пределах десятиметрового радиуса. Так случилось и на этот раз Взрыв полыхнул перед домом, но все равно достаточно близко. Одну из стен, кажется, снес.
Дмитрий услышал содрогание земли от ракеты, посланной напарником, и сам пустил следующую, третью по счету. Всего им надо было выпустить восемь на двоих. После первого пуска Воскобойников вошел в привычный режим отслеживания результатов. На этой машине он летал всего второй год и пытался отследить закономерность в минимальных отклонениях ракет, с тем чтобы заранее учесть ошибку системы наводки.
По прилете на аэродром они с Семеном выпили по чашке кофе без кофеина, что подействовало на обоих как снотворное. Обменялись впечатлениями: вот какие настали дни, приходится мочить ракетами по своей советской земле. Союз уже приказал долго жить, территорию благополучно поделили, но в армии и ВВС все еще мыслили прежними категориями.
Потом были другие вылеты, и этот, первый по счету в Чечне, благополучно забылся. Вскоре ему предстояло всплыть на поверхность, стать чудовищно актуальным, перевернуть всю жизнь.
Воскобойников до сих пор не знал, его или Семена ракета попала в дом Басаевых, сколько человек тогда погибло из семьи Шамиля. Зато суть выражения «абсурд войны» с той поры прояснилась полностью. Все сделал, как положено, и вдруг оказался крайним.
Семен успокаивал:
– Присягу давали? Давали. Какие у нас с тобой были еще варианты?
– Если вдуматься – цепочка случайностей. Я не мечтал о летном училище, как другие. Друг детства мечтал, а я нет. Сдавали вместе: он по здоровью не прошел, а меня приняли. Выучился, летал. Послали в Чечню, – а кого-то ведь нет, кто-то будет до конца службы мочить по условным целям. Потом задание. Потом этот чертов дом подвернулся. Разведка должна была сработать, выдать точный перечень целей.
– Не волнуйся, как раз этот дом они бы и назвали первым делом.
…Ильяс сейчас вспоминал свои мучения прошлым летом от зубной боли. Семен, с самого начала взявший на себя функции доктора, предупреждал, что стоматология в походных условиях невозможна, но все бывает…
Зубы Ильяса отродясь не беспокоили, а вдруг, как назло, заныл один. Сперва, он думал, рассосется, потом готов был залезть на дерево и выть от боли. Из гордости не подавал виду, не жаловался.
Но зорким глазом Семен заметил как парень морщится во время еды, отказывается вместе со всеми похлебать горячего.
Дал йода и ваты – смазывать десну и сам зуб, снимать ненадолго боль. Главное, не застудить, чтоб не раздуло. Прошлое лето тоже было жарким.
Вода в реке казалась теплой, как парное молоко.
Мучимый бессонницей Ильяс решил окунуться, наутро щеку благополучно разнесло.
– Возьми одежду пристойную, поедем лечиться, – заявил Семен.
– Да я сейчас камень подберу на берегу и выбью его к черту.
– Героизм оставь для другого случая.
Семен настоял на срочности путешествия в город. В одиночку никого не отпускали, и он сам отправился с Ильясом. На шоссе тормознул самосвал, хотя здесь давным-давно никто не решался подсаживать голосующих мужчин. Придумал замысловатую историю, чтобы оправдать их выход из лесу вдали от признаков жилья.
В городе явились в платную поликлинику, где Семен первым делом договорился насчет снимка.
Потом нашел подход врачу, в результате Ильясом занимались без перерыва полтора часа.
На обратном пути парень выяснил, что закруглиться можно было бы очень быстро – вырвав зуб к чертовой матери.
– Пусть бы удалили, мне не жалко. У нас в райцентре только так и лечили. Болел зуб – рвали без укола.
– Нет, дорогой. За каждый зуб надо бороться.
Это тебе сейчас, по молодости лет, кажется, что все пустяки: лишний зуб, лишняя царапина, – и Барсков сел на любимого своего конька, взялся проповедовать здоровый образ жизни.
…Интересно, стал бы он воздерживаться от курения и выпивки, продолжил бы делать зарядку, если б узнал ближайшее свое будущее?
Состав сбросил скорость. Судя по звукам и запахам снаружи, он въезжал на станцию.
– Надо бы выяснить, сколько проторчим. Может, на месяц на прикол поставят.
