Я кашлянул.
– Мистер Кобб – это и есть мой эскорт, – пояснила она. – Милейший парень, этот Кобб. Он исполняет все мои капризы. Вам надо увидеть его, когда он трезвый. Мне тоже. Вообще кому-нибудь надо увидеть его наконец, трезвым. Думаю, это стоило бы увековечить. Этот момент остался бы в истории навсегда, этот краткий, но незабываемый проблеск: трезвого Ларри Кобба.
– Ха! – сказал я.
– Я подумывала даже о том, чтобы выйти за него замуж, – продолжала Вивиан высоким напряженным голосом, словно лишь сейчас ощутила шок, вызванный нападением на нее. – Я была в депрессии и мне в голову не приходило ничего более забавного. У всех нас бывают такие периоды. Слишком много денег, знаете ли. Яхта, дом на Лонг-Айсленд, летняя резиденция в Нью-порте, весенняя на Бермудах... Повсюду какие-то виллы, тут и там, по всему свету, предназначенные, вероятно, лишь для того, чтобы поставить в них бутылку хорошего виски. А для Ларри Кобба хорошее виски весьма доступно.
– Ха! – снова отозвался я. – Есть у него какой-нибудь шофер, который отвез бы его домой?
– Не говорите «ха!». Это слишком вульгарно, – она посмотрела на меня, нахмурив брови. Сторож в ливрее ожесточенно жевал нижнюю губу. – Конечно, у него целый отряд шоферов. Вероятно, они каждое утро дефилируют перед гаражом: пуговицы сверкают, мундиры надраены, перчатки безупречно белы... Такой элегантности могут позавидовать и воспитанники военной академии в Вест-Пойнт.
– Ну хорошо, где же в таком случае, черт возьми, этот шофер? – вышел я из терпения.
– Сегодня вечером он приехал сам, – вмешался охранник в ливрее, словно оправдываясь. – Я могу позвонить ему домой и попросить прислать кого-нибудь, кто забрал бы его.
Вивиан повернулась к нему и одарила его такой улыбкой, словно он только что вручил ей бриллиантовую диадему.
– Это было бы прекрасно, – сказала она. – Вы можете это сделать? Я в самом деле не хотела бы, чтобы мистер Кобб умер вот так...
С открытым ртом. Кто-нибудь может подумать, что он умер от жажды.
– Так не подумаешь, если принюхаться к нему, миссис, – сказал человек в ливрее.
Она открыла сумочку, захватила горсть банкнот и подала ему.
– Я уверена, что вы займетесь им.
– Господи! – охнул сторож, вытаращив глаза. – Конечно, миссис, я все устрою.
– Меня зовут Риган, – сладким голосом представилась она. – Я миссис Риган. Вероятно, вы еще увидите меня тут. Вы работаете здесь недавно?
– Да, миссис, – его руки, в которых он комкал деньги, судорожно сжимались и разжимались.
– Вам наверняка понравится здесь, – сказала она и взяла меня под руку. – Поедем на вашей машине, Марлоу.
– Она стоит снаружи, на улице.
– Это не помеха, Марлоу, я обожаю небольшие прогулки в тумане. Встречаются такие интересные люди.
– Не говорите глупости, – невежливо отрезал я.
Она крепко сжала мою руку и вдруг начала дрожать. И судорожно держалась за меня все время, пока мы шли к машине. Когда мы, наконец, оказались в ней, она перестала трястись. Я поехал вниз по петлявшей среди деревьев дороге. Дорога вела к Казенс-бульвару, главной улице Лас-Олиндес. Мы ехали под старыми, мерцающими фонарями, пока не въехали в город. Теперь мы проезжали здания и словно вымершие магазины, миновали бензоколонку с лампой у входа и наконец увидели открытую аптеку.
– Будет неплохо, если вы что-нибудь выпьете, – сказал я.
Она махнула подбородком. Белая точка в углу машины. Я свернул, притормозил, и припарковался.
– Чашечка кофе с каплей коньяка должна поставить вас на ноги.
– Мне хочется сейчас нахлестаться, как сотне грузчиков. Обожаю это.
Я открыл ей дверцу, она выбралась из машины и прошла так близко возле меня, что ее волосы скользнули по моей щеке. Мы зашли в аптеку. У стойки я купил бутылку ржаной и понес ее к столику, за который мы сели.
– Два кофе, – попросил я. – Черного, крепкого и сваренного еще в этом году.
– Водку здесь пить нельзя, – сказал аптекарь. Одетый в полинявший рабочий халат, он был худ, как щепка, с почти вежливым взглядом и не походил на слишком волевого человека.
Вивиан Риган достала из сумочки пачку сигарет, вытряхнула из нее несколько штук решительным мужским движением и протянула их мне.
– Правила запрещают пить здесь водку, – повторил аптекарь.
Я закурил сигарету Вивиан и себе, не обращая на него внимания. Он взял две чашки кофе и поставил их перед нами. Потом снова посмотрел на бутылку ржаной, проворчал что-то сквозь зубы и наконец устало сказал:
– Ну ладно, я не буду смотреть, когда вы будете наливать. – Он подошел к окну и повернулся к нам спиной.
– У меня сердце уходит в пятки, – сообщил я, откручивая пробку и вливая большую порцию в кофе. – Предписания и законы в нашем штате значат чрезвычайно много. В период сухого закона заведение Эдди Марза был ночным клубом. И каждую ночь двое полицейских сидели в холле и наблюдали за тем, чтобы клиенты не приносили своего собственного виски, а покупали его тут же, в баре.
Аптекарь вдруг отвернулся от окна, зашел за стойку и уселся на табурет. Мы выпили наше крепленое кофе. Я взглянул на отраженное в зеркале лицо Вивиан. Оно было напряженным, бледным и диким.
Губы у нее были красные и потрескавшиеся.
– Не делайте такую несчастную мину, – сказал я. – На каком крючке держит вас Эдди Марз?
Она посмотрела на мое отражение в зеркале.
– Я порядочно забрала у него сегодня во время игры. Начинала с пятью тысячами, которые заняла у него вчера и которые сегодня мне были уже не нужны.
– Это могло его немного разозлить. Как вы думаете, это он послал за вами того головореза?
– Головореза?
– Ну, того типа с револьвером?
– В таком случае вас тоже можно назвать головорезом?
– Ясно, – засмеялся я. – Только, если быть точным, головорезы обычно стоят не на стороне справедливости.
– Я часто задумываюсь, есть ли вообще какая-то плохая сторона...
– Мы уклонились от темы. На каком крючке держит вас Эдди Марз?
– Вы подразумеваете: чем он мог бы меня шантажировать или оказывать на меня давление?
– Да.
Она надула губы.
– Вы могли бы быть остроумнее, Марлоу. Намного остроумнее.
– Как чувствует себя генерал? Ага, я не претендую на остроумие в данном случае.
– Не очень хорошо. Сегодня ему пришлось лежать. Перестаньте, наконец, меня выспрашивать!
– Я вспоминаю минуты, когда сам просил вас о том же. Много ли знает генерал?
– Наверное, знает все.
– Ему рассказал Норрис?
– Нет. Уайльд, окружной прокурор. Он приходил проведать его. Вы сожгли снимки?
– Конечно. Вы заботитесь о своей маленькой сестре, верно? По крайней мере иногда.
– Думаю, она единственное существо, о котором я забочусь.
Естественно, определенным способом я забочусь также и о своем отце. Держу его подальше от всего этого.
– Он питаетне слишком много иллюзий, – сказал я, – но мне кажется, что у него все еще есть своя гордость.
– Мы кровь от его крови. В этом, собственно, и заключается суть дела. – Она посмотрела на меня в зеркало глубокими, ничего не видящими глазами. – Не хотелось бы мне, чтобы в минуты смерти он проклинал собственную кровь. Это всегда была дикая кровь, но не безумная.
