– Почему теперь? Их вроде всегда хватало. Он на меня не посмотрел.
Говорил сам с собой. Но слышал, что я сказал.
– Конечно, еще тысячи лет назад. Особенно в эпохи расцвета искусств.
Афины, Рим, Ренессанс, елизаветинский период, романтизм во Франции – всюду их полно. Читали «Золотую ветвь»? Нет, слишком толстая книга для вас. Ну, хоть сокращенный вариант. Надо прочесть. Доказывает, что наши сексуальные привычки – чистая условность, вроде черного галстука к смокингу. Вот я. Пишу про секс, но у меня он весь в оборочках и нормальный.
Он взглянул на меня и усмехнулся.
– Знаете что? Я обманщик. В моих героях по два с половиной метра росту, а у героинь мозоли на заду от валяния в постели с задранными коленями.
Кружева и оборочки, шпаги и кареты, элегантность и беспечность, дуэли и благородная смерть. Все вранье. Они употребляли духи вместо мыла, зубы у них гнили, потому что их никогда не чистили, от ногтей пахло прокисшей подливкой. Французское дворянство мочилось у стен в мраморных коридорах Версаля, а когда вы, наконец, сдирали с прекрасной маркизы несколько слоев белья, первым делом оказывалось, что ей надо бы принять ванну. Об этом и надо писать.
– Что ж не пишете? Он фыркнул.
– Тогда жить пришлось бы в пятикомнатном доме в Комптоне, и то, если повезет. – Он потянулся к бутылке и похлопал по ней. – Скучаешь, подружка, поговорить тебе не с кем.
Он встал и вышел из комнаты, почти не шатаясь. Я стал ждать, ни о чем не думая. На озере затарахтела моторная лодка. Вскоре она появилась в поле зрения – нос высоко задран над водой, а на буксире шел крепкий загорелый парень на акваплане. Я подошел к стеклянным дверям и увидел, как она сделала лихой разворот. Слишком быстро, чуть не перевернулась. Парень на акваплане заплясал на одной ноге, теряя равновесие, потом свалился в воду. Лодка затормозила, человек подплыл к ней ленивым кролем, потом обратно по буксиру и перекатился животом на акваплан.
Уэйд вернулся со второй бутылкой виски. Моторка набрала скорость и ушла вдаль. Уэйд поставил новую бутылку рядом со старой. Сел и насупился.
– Черт побери, неужели вы все это выпьете? Он прищурился.
– Катись отсюда. Иди домой, помой там пол в кухне или еще что. Свет загораживаешь. – Язык у него опять еле ворочался. Успел приложиться в кухне, как обычно.
– Нужен буду, позовите.
– Я еще так низко не опустился, чтоб ты мне был нужен.
– Ладно, спасибо. Побуду, пока не вернется м-с Уэйд. Знаете такого ?
Фрэнка Марстона?
Он медленно поднял голову. Глаза у него разъезжались. Видно было, с каким трудом он берет себя в руки. Но на сей раз получилось. Лицо его утратило всякое выражение.
– Никогда не слыхал, – сказал он тщательно и очень медленно. – Кто он такой?
Когда я заглянул к нему в следующий раз, он спал с открытым ртом.
Волосы влажные от пота, виски от него несло на милю. Губы растянуты, словно в гримасе, язык, обложен и на вид совсем сухой.
Одна из бутылок была пуста. В стакане на столе оставалось около двух дюймов виски, а другая бутылка была полна на три четверти. Пустую я поставил на тележку, выкатил ее из комнаты, потом вернулся, закрыл стеклянные двери и опустил жалюзи. Моторная лодка могла вернуться и разбудить его. Я прикрыл дверь в кабинет.
Тележку я привез на кухню – белую с голубым, просторную и пустую. Я так и не наелся. Съел еще один сандвич, допил пиво, потом налил себе чашку кофе.
Пиво выдохлось, но кофе был еще горячий. Затем я опять вышел во дворик.
Прошло довольно много времени, и озеро снова вспорола моторка. Было почти четыре часа, когда я услышал далекий гуд перешедший в оглушительный вой.
Надо бы запретить это по закону. Может, и есть такой закон, но парень в моторке плевать на него хотел. Бывают люди, которые обожают нарушать чужой покой. Я спустился к берегу.
На этот раз трюк удался. Водитель на повороте притормозил, и загорелый малый на акваплане откинулся назад, борясь с центробежной силой. Доска почти вышла из воды, скользя на одном краю, затем моторка выровняла курс, спортсмен удержался на акваплане, они умчались, и тем все кончилось. Волны от моторки подкатились к моим ногам? Они бились об опоры причала и подбрасывали вверх-вниз лодку на привязи. Когда я повернул обратно к дому, они еще не успокоились.
Войдя во дворик, я услышал, что со стороны кухни доносится перезвон курантов. Когда он раздался снова, я решил, что звонок-куранты может быть только у парадной двери. Я подошел к ней и открыл.
На пороге стояла Эйлин Уэйд, глядя в другую сторону. Обернувшись, она сказала:
– Прошу прощения, я забыла ключ. – Затем увидела, что это я. – Ах, я думала, это Роджер или Кэнди.
– Кэнди нет. Сегодня четверг.
Она вошла, и я закрыл дверь. Она поставила сумку на стол между диванами. Выглядела холодно и отчужденно. Сняла белые кожаные перчатки.
– Что-нибудь случилось?
– Ну, он слегка выпил. Ничего страшного. Спит на диване в кабинете.
– Он вам сам позвонил?
– Да, но не поэтому. Пригласил меня на ленч. К сожалению, мне пришлось есть одному.
– Так. – Она медленно опустилась на диван. – Знаете, я совсем забыла, что сегодня четверг. Кухарка тоже выходная. Как глупо.
– Кэнди перед уходом подал нам ленч. Ну, я, пожалуй, побегу. Надеюсь, моя машина вам не помешала подъехать? Она улыбнулась.
– Нет, проезд широкий. Чаю хотите? Сейчас сделаю.
– Хорошо. – Не знаю, почему я это сказал. Никакого чаю я не хотел.
Сказал, и все.
Она сбросила полотняный жакет. Шляпы на ней не было.
– Только взгляну, как там Роджер.
Я смотрел, как она идет к двери в кабинет и открывает ее. Постояв чуть-чуть на пороге, она закрыла дверь и вернулась.
– Все еще спит. Очень крепко. Мне нужно на минутку наверх. Сейчас приду.
Я смотрел, как она забрала жакет, перчатки и сумку, поднялась по лестнице и вошла к себе в комнату. Дверь закрылась. Я решил, что надо пойти в кабинет и убрать бутылку. Если он спит, она ему не нужна.
Глава 36
От того, что стеклянные двери были закрыты, в комнате было душно, а от того, что опущены жалюзи – полутемно. В воздухе стоял едкий запах, а тишина была слишком неподвижной. От двери до дивана было не больше пяти метров, и не успел я пройти половину, как уже понял, что на диване лежит мертвец.
Он лежал на боку, лицом к спинке, подвернув под себя согнутую руку, а другой словно прикрывая глаза от света. Между его грудью и спинкой дивана натекла лужица крови, а в ней лежал бескурковый револьвер Уэбли. Одна сторона его лица превратилась в кровавую массу.
Я нагнулся, вглядываясь в уголок широко открытого глаза, в обнаженную руку, за сгибом которой виднелось почерневшее, вздувшееся отверстие в голове. Оттуда еще сочилась кровь.
Я не стал его трогать. Кисть руки была еще теплая, но он был, несомненно, мертв. Я оглянулся в поисках записки, какого-нибудь клочка.
Кроме рукописи на столе, ничего не было. Они не всегда оставляют записки.
Машинка была открыта. В ней ничего не оказалось. В остальном все выглядело вполне нормально. Самоубийцы готовятся к смерти по-разному: кто напивается, кто устраивает роскошные обеды с шампанским. Кто умирает в вечернем костюме, кто вовсе без костюма. Люди убивают себя на крыше зданий, в ванных комнатах, в воде, под водой. Они вешаются в барах и травятся газом в гаражах. На этот
