Старею я. Эти коричневые пятна называются кератоз. Появляются только после пятидесяти. Я старый полицейский, а старый полицейский – это старая сволочь.
Не нравится мне кое-что в деле Уэйда.
– Например? – Я откинулся и стал глядеть на сеть морщинок у него вокруг глаз.
– Когда что-то не сходится, я это прямо чую, хоть ни черта и не могу поделать. Остается только сидеть и чесать языком. Не нравится мне, что он не оставил записки.
– Он был пьян. Возможно, это был просто внезапный безумный импульс.
Он вскинул светлые глаза и убрал руки со стола.
– Я обыскал его стол. Он писал письма сам себе. Писал и писал без остановки. Пьяный или трезвый, от машинки отрывался. Много там бреда, есть и смешное, а есть и грустное. Что-то у него засело в мозгах. Он крутился вокруг да около, но прямо про это не писал. Такой парень перед самоубийством оставил бы письмо на двух страницах.
– Он был пьян, – повторил я.
– Ему это не мешало, – утомленно произнес он. – Потом мне не нравится, что он проделал это у себя в кабинете, как будто хотел, чтобы труп нашла жена. Ладно, пусть он был пьян. Все равно, мне это не нравится. Еще мне не нравится, что он спустил курок как раз, когда шум моторки заглушил выстрел.
Ему-то это зачем? Опять совпадение, да? И еще одно совпадение, что жена забыла ключи, когда у прислуги выходной, и ей пришлось звонить в дверь.
– Она могла бы обойти дом кругом, – заметил я.
– Да, знаю. Речь идет обо всей ситуации. Открыть дверь некому, кроме вас, и она заявляет на следствии, будто не знала, что вы были в доме. Если бы Уэйд был жив и работал у себя в кабинете, он бы не услышал звонка. У него дверь звуконепроницаемая. Прислуги не было, был четверг. Это она забыла. Так же, как и ключи.
– Вы сами кое-что забыли, Берни. Возле дома стояла машина. Значит, она знала, что я или кто-то другой есть в доме, потому и позвонила.
Он усмехнулся.
– Считаете, я забыл? Ладно, послушайте-ка. Вы были у озера, моторка трещала изо всех сил – кстати, эти двое ребят приехали в гости с озера Эрроухед, лодку привезли в трейлере – Уэйд спал или лежал без сознания в кабинете, кто-то уже забрал револьвер из ящика стола, а ведь она знала, что вы его туда положили – вы сами ей сказали. Теперь предположим, что она ключей не забывала, что она входит в дом, осматривается, видит вас у озера, видит в кабинете спящего Уэйда, достает револьвер, ждет подходящего момента, всаживает в мужа пулю, бросает револьвер туда, где его потом нашли, выходит из дома, пережидает, когда уплывет лодка, а затем звонит в дверь и вы ей открываете. Возражения есть?
– А мотив какой?
– Да-а, – протянул он угрюмо. – В этом-то вся и штука. Если она хотела избавиться от него, что ей мешало? Ему крыть было нечем – вечное пьянство, бросался на нее. Она бы урвала большие алименты, да и от недвижимости приличный кусок. Нет никакого мотива. И по времени все уж слишком рассчитано. На пять минут – и ей бы это не удалось, разве что вы помогали.
Я открыл было рот, но он поднял руку.
– Спокойно. Я никого не обвиняю, просто размышляю. На пять минут позже – тоже не вышло бы. У нее было всего десять минут, чтобы провернуть это дело.
– Десять минут, – раздраженно возразил я, – которые нельзя было предвидеть, не то что спланировать. Он откинулся в кресле и вздохнул.
– Знаю. У вас есть на все ответ, у меня есть на все ответ, И все-таки мне это не нравится. Какого черта вы вообще с ними связались? Парень выписывает вам чек на тысячу, потом его рвет. Вы говорите – разозлился на вас. Говорите, что не хотели брать чек, все равно не взяли бы. Возможно. Он что, думал, что вы спите с его женой?
– Кончайте вы, Берни.
– Я не спросил, как было на самом деле, я спросил, что он думал.
– Тот же ответ.
– Ладно, тогда вот что. Мексиканец много про него знал?
– Понятия не имею.
– У этого мексикашки слишком много денег. Больше пятнадцати сотен в банке, шикарный гардероб, новехонький шевроле.
– Может, он наркотиками приторговывает? – предположил я.
Олз вылез из кресла и хмуро взглянул на меня сверху вниз.
– Везет же вам, Марлоу. Два раза вас чуть ие прихлопнуло, так нет же, выскочили. С этого начинается самоуверенность. Вы этим людям здорово помогли и не заработали на них ни гроша. Говорят, вы здорово помогли и парню по имени Леннокс. И на нем ни черта не заработали. Откуда у вас деньги на еду?
Или вы столько накопили, что можете бросать работу?
Я встал, обошел вокруг стола и стал с ним лицом к лицу.
– Я романтик, Берни. Если по ночам кричат, бросаюсь на крик. На этом не разживешься. Кто поумнее, закрывают окна и прибавляют звук в телевизоре. Или жмут на газ и смываются побыстрее. Держись подальше от чужого несчастья, а то и к тебе пристанет. В последнюю встречу с Терри Ленноксом у меня дома мы выпили по чашке кофе, который я сам сварил, и выкурили по сигарете. Так что, когда я узнал, что он умер, то пошел на кухню, сварил кофе, налил ему чашку, прикурил сигарету, а когда кофе остыл и сигарета потухла, попрощался с ним.
На этом не разживешься. Вы бы так не поступили. Поэтому-то вы хороший полицейский, а я частный сыщик. Эйлин Уэйд забеспокоилась о муже, и я еду, нахожу его, доставляю домой. В другой раз ему стало худо, он звонит мне, я приезжаю, тащу его на руках в постель и ни гроша с этого не имею. Никакой прибыли. Разве что время от времени схлопочу по морде, или угожу за решетку, или пригрозит мне ловчила вроде Менди Менендеса. Но платить не платят. У меня в сейфе купюра в пять тысяч, но я из нее и пяти центов не истратил.
Потому что не правильно ее получил. Сперва я с ней немножко поиграл, да и теперь иногда достаю, любуюсь. Вот и все – а живых денег ни цента.
– Наверняка фальшивая, – сухо заметил Олз, – хотя таких крупных не подделывают. Ну и в чем смысл этой трепотни?
– Ни в чем. Говорю вам, я романтик.
– Слышал. И не зарабатываете на этом ни гроша. Тоже слышал.
– Но всегда могу послать фараона к черту. Пошли вы к черту, Берни.
– Вы бы так не разговаривали, если бы сидели у меня на допросе под лампой, приятель.
– Может, когда-нибудь это проверим.
Он подошел к двери и рывком распахнул ее.
– Знаешь что, малыш? Думаешь, ты умнее всех, а ты просто дурачок. Тебя раздавить – раз плюнуть. Я двадцать лет служу без единого замечания.
Чувствую, когда темнят и что-то скрывают. Как бы тебе самому не попасть впросак. Запомни это, дружок. Точно тебе говорю.
Дверь захлопнулась. Его каблуки звонко простучали по коридору. Я еще слышал звук его шагов, когда проснулся телефон на столе. Четкий профессиональный голос произнес:
– Нью-Йорк вызывает м-ра Филипа Марлоу.
– Филип Марлоу слушает.
– Благодарю вас. Минутку, пожалуйста, м-р Марлоу. Говорите.
Следующий голос я узнал.
– Это Говард Спенсер, м-р Марлоу. Нам сообщили про Роджера Уэйда. Для нас это был тяжкий удар. Всех подробностей мы не знаем, но, кажется, там фигурировало ваше имя.
– Я был у них, когда это случилось. Он напился и застрелился. М-с Уэйд вернулась домой немного погодя. Слуг не было – у них по четвергам выходной.
– Вы были с ним наедине?
– Меня с ним не было. Я ждал на улице, когда вернется его жена.
