время, переживал, что так нехорошо получилось с Гамлетом, злился и боролся с желанием напиться, как это обычно делают русские, столкнувшись со сложной проблемой.
На миг оторвав взгляд от экрана телевизора, Аршак Геворкович перевел его в угол, где на спинке стула висел его выходной пиджак. Из нагрудного кармашка пиджака выглядывал кончик белоснежного носового платка, электрический свет благородно играл в складках очень дорогой угольно-черной ткани. Аршак Геворкович посмотрел на часы и досадливо дернул щекой. Самолет приземлился почти полтора часа назад; Армен водит машину как бог, особенно когда его просят ехать побыстрее; так куда же они запропастились?
В это время внизу, во дворе, прошуршали по цементным плитам дорожки широкие шины, мягко хлопнула дверца, за ней еще одна. Аршак Геворкович подавил в себе желание подойти к окну и выглянуть во двор, ограничившись тем, что нажатием кнопки выключил телевизор. В наступившей тишине стали слышны людские голоса и шаги внизу, на первом этаже. Аршак Геворкович пробормотал по-армянски несколько слов, в которых сквозило явное облегчение, и встал, выпрямившись во весь рост и расправив широкие и покатые, свидетельствовавшие об огромной физической силе плечи.
В дверь постучали – негромко, отчетливо, вежливо. Аршак Геворкович уставился на дверь, а потом, сообразив, что стучавший ждет разрешения войти, крикнул:
– Да, дорогой, заходи!
Дверь распахнулась, и на пороге появился молодой, очень красивый армянин, одетый и причесанный с подчеркнутой элегантностью. Аршак Геворкович знал, что этот человек выглядит намного моложе своих лет, и потому без труда преодолел возникшее было желание отечески потрепать его по плечу.
– Здравствуйте, Аршак Геворкович, – вежливо поздоровался вошедший.
Голос у него тоже был молодой, и разговаривал он так, как полагается младшему говорить со старшим – почтительно, с должным уважением. Трудно было поверить, что этот человек имеет послужной список, которому позавидовали бы многие офицеры спецслужб всего мира; правда, ни в одной из спецслужб этот человек не числился – единственным его работодателем был Аршак Геворкович и те люди, которые за ним стояли.
– Здравствуй, Эдик, дорогой! – нараспев заговорил Багдасарян и все-таки не удержался – обнял гостя за плечи. – Здравствуй, дай на тебя посмотреть! Сто лет тебя не видел, соскучился, клянусь! Долетел хорошо? Армен тебя встретил? Как твои дела, дорогой?
Приезжий умело вычленил из кучи вопросов, которыми его засыпали, самый главный и сдержанно ответил:
– Спасибо, Аршак Геворкович, все в порядке. Мои дела идут хорошо.
– Ай, молодец! – обрадовался Багдасарян и немедленно взял деловой тон. – Ну, раз твои дела в порядке, о них мы поговорим позднее. Может быть, ты хочешь отдохнуть с дороги, поспать?
– Спасибо, я не устал, – ответил тот, кого Багдасарян запросто назвал Эдиком, озираясь с таким видом, словно попал сюда впервые.
– Тогда сейчас принесут еду, и мы с тобой обсудим мои дела. Они, к моему большому сожалению, не так хороши, как твои...
Эдик рассеянно покивал и вдруг двинулся вокруг комнаты, обходя ее по периметру и как бы между делом заглядывая во все углы. Багдасарян наблюдал за его манипуляциями с растущим недоумением.
– Что ищешь, э? – не выдержал наконец Аршак Геворкович. – Ара, что потерял, а?
Эдик сделал в его сторону странный жест ладонью, прося не то извинения, не то тишины, заглянул в вазу с цветами и принялся рассеянно, будто невзначай, ощупывать оконную занавеску.
– Еда – это очень хорошо, Аршак Геворкович, – не глядя на Багдасаряна и продолжая шарить по всем углам, как собака, забывшая, где закопала кость, ровным голосом ответил он. – Честно говоря, я сейчас готов барана проглотить. Вы же знаете, как кормят в самолетах!
– Э, не говори, дорогой! – воскликнул Багдасарян, смекнув, что к чему. – Разве это еда, слушай? Настоящая отрава! Я однажды попробовал – чуть не умер, клянусь!
Он подошел к стоявшему в углу стулу, скинул халат и надел пиджак. Пример Эдика оказался заразительным, и Аршак Геворкович, прежде чем натянуть пиджак на плечи, тщательно прощупал каждый шов, заглянул во все карманы и даже отвернул воротник. В пиджаке, как и следовало ожидать, не обнаружилось ничего, помимо носового платка и бумажника. В бумажнике лежали деньги, кредитные карты и несколько визиток.
– Э! – проворчал Багдасарян, застегивая пиджак. – Старый ишак собственного хвоста испугался...
Эдик тем временем подошел к окну, повернул ручку и, распахнув раму, почти по пояс высунулся в бархатную темноту южной ночи.
– Э, ара, осторожно, пожалуйста! – окликнул его Аршак Геворкович. – Высоко, слушай! Зачем было так далеко ехать, чтобы из окна вывалиться, э?
Эдик закрыл окно и протянул Багдасаряну ладонь, на которой что-то поблескивало металлическим блеском. Вид у него был довольный и удрученный одновременно.
– Что такое, э? – удивился Багдасарян. – Ара, что это, а?
Он взял с протянутой ладони лежавшей там предмет и внимательно осмотрел его со всех сторон. Предмет был похож на обычную иголку, разве что чуть покрупнее. На его тупом конце помещался крошечный шарик размером с дробинку, а вокруг шарика топорщились какие-то перышки, вроде оперения стрелы. Аршак Геворкович заметил, что перышки были изготовлены из какого-то синтетического материала.
– Это микрофон, – объяснил Эдик. – Очень чувствительный. Улавливает колебания стекла. Им можно выстрелить из специального пневматического ружья. Не знаю, сколько времени он там торчал – часы, дни, а может, месяцы. За вами кто-то очень внимательно наблюдает, Аршак Геворкович.
– Слушай, ара, его надо выключить скорей!
– Конечно, Аршак Геворкович. Сейчас выключим.
