было просто невозможно понять, что гонит его домой, как только у него выдается свободная минутка.
'Мой дом – моя крепость, – подумал Глеб, наблюдая, как охранник отпирает решетчатые стальные ворота, давая 'Ягуару' заехать во двор. – А хорошо все-таки, что у него нет семьи! Мне очень надо попасть в дом, и я жутко не люблю пугать женщин и детей заряженным пистолетом. А уж убивать главу семьи на глазах у домочадцев – это вообще последнее дело'.
Ворота за 'Ягуаром' закрылись с негромким лязгом, напоминавшим то, как мелкий чиновник кашляет в кулак в присутствии большого начальства, когда и удержаться невозможно, и привлекать к себе начальственное внимание не хочется. Глеб подождал, пока во дворе уляжется вызванная приездом хозяина суета, и неторопливо двинулся вперед. Мимо проехала дорогая машина, потом еще одна, но уже в другом направлении. Пешеходы на улице отсутствовали – район был тихий, респектабельный, не представляющий для туристов ни малейшего интереса, и как-то сразу чувствовалось, что на праздношатающихся пеших граждан здесь смотрят косо.
Шагая по чистенькому, выложенному узорчатой плиткой тротуару, Глеб дошел до въезда во двор особняка, демонстративно огляделся по сторонам и, убедившись, что охранник его видит, пристроился к боковому столбу ворот, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу в позе человека, собирающегося справить малую нужду. Входя в образ, он так увлекся, что действительно почувствовал некоторое неудобство в области мочевого пузыря. 'Система Станиславского, – весело подумал Глеб, топчась у столба и краешком глаза наблюдая за тем, как меняется лицо у обалдевшего от такой наглости охранника. – А что? Надо будет, так и в самом деле помочусь. Должен же я сначала пометить территорию, на которой собираюсь поохотиться!'
Охранник наконец вышел из ступора и в два прыжка подскочил к воротам.
– Что делаешь, э?! – закричал он, вцепляясь волосатыми кулаками в прутья решетки, точь-в-точь как шимпанзе в зоопарке. – Совсем совесть потерял, слушай! Другого места, что ли, не нашел?
– Представь себе, не нашел, – не глядя на него и продолжая копаться в ширинке свободной рукой, заявил Глеб. – Да ладно, командир, чего ты, в самом деле? Видишь, приспичило человеку, а кругом ни одного сортира! Ты ж меня в дом не пустишь, да и не добегу я до дома-то, поздно уже...
– Уходи, слушай! Кому говорю, э?!
– Погоди, погоди, – бормотал Глеб, дергая 'молнию' на джинсах, – я сейчас, быстренько. Ты отвернись, а то я не люблю, когда смотрят.
– Я тебе дам 'погоди'! Отойди от ворот, тебе сказал, собака бессовестный!
– Ладно, ладно, уговорил, – сказал Глеб. – Что ж вы все такие нервные? Тоже мне, курорт – помочиться негде!
Он действительно отошел от ворот – на полметра, не больше, – и немедленно пристроился к тому же столбу, но уже с другой стороны, где к нему примыкал глухой кирпичный забор. Здесь охранник его не видел, но он подозревал, что Глеб все еще тут, и это, естественно, не давало ему покоя. Он ведь знал, что через час, максимум через полтора Багдасарян будет выезжать вот из этих самых ворот и, конечно же, заметит свежую лужу под забором, что неминуемо приведет к самым неприятным последствиям. Поэтому охранник прижался лицом к железным прутьям решетки и вывернул голову, стараясь увидеть, что делается за столбом.
Это ему, разумеется, удалось, поскольку Глеб и не думал прятаться. Совершенно озверев от этого зрелища, охранник издал звук, показавшийся Глебу подозрительно похожим на рычание крупного цепного пса, и принялся трясущимися от ярости руками отпирать замок. Некоторое время тот не поддавался, прямо как 'молния' у Глеба на брюках, а потом все-таки открылся, и охранник выскочил из ворот, весь кипя от праведного гнева.
В руке у него была увесистая черная дубинка милицейского образца, а смуглая оскаленная физиономия выражала твердую решимость во что бы то ни стало применить это грозное оружие по прямому назначению.
– Ну, чего, чего? – забормотал Глеб, боком отбегая на пару шагов и делая новую попытку пристроиться к забору. – Жалко тебе, что ли?
Однажды ему довелось случайно увидеть, как парочка патрульных ментов вязала пьяного, решившего справить нужду у стены какого-то административного здания. Пьяный вел себя точно так же – уворачивался от протянутых рук, отбегал на шаг-другой и снова становился лицом к стене, как будто и впрямь рассчитывал, что ему дадут закончить его срочное дело. Глеб тогда торчал в пробке и волей-неволей досмотрел этот спектакль до конца, не имея понятия, что впоследствии увиденное ему пригодится. Сейчас он в точности имитировал манеру поведения того пьянчуги – настолько точно, что самому было противно.
– Я тебе сейчас башку отобью! – закричал охранник, бросаясь к Глебу и занося над плечом дубинку. – Забудешь, как это делается, шакал больной!
Он уже был за забором, и из дома его не могли увидеть. Глеб оставил в покое свою ширинку, поднял руку с черным полиэтиленовым пакетом и нажал на спусковой крючок. В пакете раздался негромкий хлопок, в воздух взвились два или три клочка черного пластика, похожие на невесомые хлопья пепла сгоревшей бумаги, и охранник упал, выронив дубинку. Оглядевшись, Глеб подхватил его под мышки и волоком втащил во двор.
Быстро сориентировавшись, он сразу свернул к стоявшей рядом с воротами караульной будке и успел дотащить свою ношу почти до самых дверей, прежде чем на пороге появился еще один охранник. Он нерешительно замер в дверях и потянулся к кобуре, не понимая, что происходит.
– Скорей, ему плохо! – крикнул Глеб, втаскивая убитого на низкое крыльцо караулки.
Стоявший на пороге охранник машинально попятился назад, в глубь помещения, уступая ему дорогу. Глеб выстрелил еще раз, и он молча сполз по стене на выложенный шероховатыми керамическими плитками пол, оставив на кремовой штукатурке широкий кровавый след. В дальнем конце короткого, освещенного ртутными лампами коридора распахнулась дверь, и Глеб, с облегчением выпустив тяжелое тело, навскидку выпалил по возникшему в дверном проеме человеческому силуэту. Человек обхватил руками простреленную голову, как будто вдруг вспомнил что-то важное, и упал. Перешагивая через тела, Глеб подошел к двери и заглянул в небольшую квадратную комнатку с окном во всю стену и с расположенным в углу большим монитором, куда передавались изображения с установленных в доме и по периметру ограды камер слежения. На столе под монитором он увидел расставленные нарды; судя по расположению фишек, игра была в самом разгаре. Рядом с доской остывал недопитый кофе в двух тонкостенных фарфоровых чашечках. Глеб потянул носом и одобрительно кивнул: кофе был хорош.
