стран уже затопили саламандры! И Египет под море ушел, и Индия, и Китай. Подумать только — Черное море достигает теперь северного полярного круга — батюшки, воды-то сколько! Да уж, что ни говори, порядком обглодали наши материки эти твари. Хорошо ещё, дело у них не так скоро подвигается…
— Так ты говоришь, саламандры уже у Дрездена? — прервал молчание Повондра-отец.
— В шестнадцати километрах. Почти вся Саксония уже под водой.
— Я был там как-то с паном Бонди, — заметил Повондра. — Богатейшая земля, Франтик, а не сказать, чтоб у них там хорошее питание было. А в общем, славный народ, куда лучше пруссаков. Да нет, и сравнить нельзя.
— Пруссии тоже больше нет.
— И ничего удивительного, — процедил старик. — Не люблю я пруссаков. Зато французу теперь хорошо, когда немца не стало. Вздохнет теперь свободнее.
— Да не очень, папаша, — возразил Франтик. — Недавно было в газетах: добрая треть Франции уже под водой.
— Ох-ох-хо, — вздохнул старик. — У нас, то есть у пана Бонди, был один француз, слуга. Жаном звали. Бабник был — срам один. Оно, понимаешь, к добру-то не ведёт, легкомыслие это.
— Зато в десяти километрах от Парижа они разбили саламандр, — сообщил Франтик. — У тех, говорят, там много подкопов было наделано, они и взорвали всё. Два армейских корпуса саламандр уложили.
— Это верно, француз, он всегда добрый солдат был, — с видом знатока согласился Повондра. — Наш-то, Жан, тоже спуску не любил давать. И не пойму, откуда в нем что бралось. Духами от него разило, как из парфюмерной лавки, но уж когда он дрался, то дрался на совесть. Только два корпуса саламандр — это маловато, — задумался Повондра-старший. — Строго говоря, люди умели лучше воевать с людьми. И не так долго это у них тянулось. А с саламандрами возятся уже двенадцать лет, а всё ни с места, всё, вишь, готовят более выгодные позиции… Вот в мои молодые годы — какие битвы бывали! К примеру, тут три миллиона солдат, и там три миллиона солдат, — старик жестикулировал так энергично, что лодка сильно раскачалась, — и вдруг как бросятся друг на друга! А это и на войну-то не похоже, — сердито закончил Повондра. — Имеешь дело с одними бетонными дамбами, а вот в штыки подняться — куда!
— Да не могут люди столкнуться с саламандрами, папаша, — отстаивал молодой Повондра современный способ ведения войны.
— Нельзя же идти в штыковую атаку под воду!
— В том-то и дело, — презрительно буркнул старик. — Им друг друга не достать. А пусти-ка ты людей на людей — рот разинешь, чего они натворят! Да что вы знаете о войне!..
— Лишь бы она не перекинулась сюда, — несколько неожиданно произнес Франтик. — Знаете, когда имеешь детей…
— Это как это — сюда? — чуть ли не с возмущением воскликнул старик. — К нам, в Прагу, что ли?
— Вообще к нам, в Чехию, — озабоченно уточнил Повондра-сын. — Я думаю: если они уже под Дрезденом…
— Ишь ты, умник! — упрекнул его отец. — Да как же они до нас доберутся? Через наши горы-то?
— Да хотя бы по Лабе… А потом по Влтаве…
Отец Повондра возмущенно фыркнул.
— Скажет тоже — по Лабе! Разве что до Подмокл долезут, но не дальше. Там, братец, сплошь горы да камни. Я там был. Нет, нет, сюда саламандрам не пройти, у нас положение хорошее. У швейцарца тоже неплохо. А знаешь, это ведь замечательно выгодно, что у нас нет никаких морей! Кто нынче морями владеет — несчастный тот человек.
— Но ведь море теперь доходит до Дрездена…
— Там — немцы, — оборвал сына Повондра. — Это уж их дело. А к нам саламандры, конечно, не доберутся. Для этого им пришлось бы убрать те горы; ты понятия не имеешь, какая это работа!
— Подумаешь — работа… — возразил, нахмурившись, молодой Повондра. — Им на это раз плюнуть! Вы же знаете, что в Гватемале они потопили целый горный хребет.
— То другое дело, — решительно заявил старик. — Не говори глупостей, Франтик! То в Гватемале, а то у нас. Здесь совсем другие условия.
Молодой Повондра вздохнул.
— Ладно, папаша, пусть будет по-вашему. Но как подумаешь, что эти твари потопили уже около пятой части всей земной суши…
— Только у моря, дурачок, а больше нигде. Ничего ты не смыслишь в политике. Те государства, что расположены у моря, ведут с ними войну, а мы нет. Мы — нейтральное государство, как же они могут на нас напасть? Понял? И помолчи, пожалуйста: из-за тебя я ничего не поймаю.
Над рекой стояла тишина. На поверхность Влтавы уже легли длинные нежные тени деревьев Стршелецкого острова. На мосту звенел трамвай, по набережной разгуливали няньки с колясочками и благопристойные, одетые по-воскресному люди.
— Папа… — как-то по-детски прошептал молодой Повондра.
— Ну, что?
— Это не сом, вон там?
— Где?
Из воды, как раз напротив Национального театра, высовывалась большая чёрная голова, медленно продвигавшаяся против течения.
— Это сом? — повторил Повондра-младший.
Старик выронил удочку.
— Это? — пробормотал он, указывая дрожащим пальцем. — Это?
Чёрная голова скрылась под водой.
— Это был не сом, Франтик, — сказал старик каким-то чужим голосом. — Пойдём домой. Это конец.
— Какой конец?
— Саламандра. Значит, они уже здесь. Пойдём домой… — повторял он, неверными руками складывая удочку. — Значит, конец.
— Вы весь дрожите, — испугался Франтик. — Что с вами?
— Пойдём домой, — взволнованно бормотал старик, и подбородок у него жалобно вздрагивал. — Мне холодно!.. Мне холодно… Этого только недоставало! Понимаешь, теперь конец. Значит, они уже добрались сюда. Господи, как холодно! Мне бы домой…
Молодой Повондра внимательно посмотрел на него и схватился за вёсла.
— Я вас провожу, папочка, — сказал он тоже каким-то не своим голосом и сильными ударами весел погнал лодку к острову. — Бросьте, я сам её привяжу.
— Отчего так холодно? — удивлялся старик, стуча зубами.
— Я вас поддержу, папа. Идёмте же, — уговаривал сын, подхватывая его под руку. — Наверное, вы простыли на реке. А то был просто гнилой пень.
Старик дрожал как лист.
— Да, гнилой пень… Рассказывай! Я лучше знаю, что такое саламандры. Пусти!
Повондра-младший сделал то, чего не делал ещё ни разу в жизни: подозвал такси.
— На Вышеград, — сказал он, вталкивая отца в машину. — Я вас отвезу, папа. Поздно уже.
— Ещё бы не поздно, — стучал зубами Повондра-отец. — Слишком поздно. Конец, Франтик. Это был не гнилой пень. Это они.
Дома, по лестнице, молодому Повондре пришлось почти нести старика на руках.
— Мама, постелите, — быстро прошептал он в дверях. — Надо уложить папашу, он у нас расхворался.
И вот Повондра-отец лежит под пуховиком; нос его как-то странно торчит на лице, а губы что-то жуют и невнятно бормочут; каким старым он кажется, каким старым! Сейчас он немного утих…
— Лучше вам, папа?
