– Вместе с последним – четыре, – уточнил Глеб. – Не правда ли, выглядит подозрительно? Поневоле задумаешься, уж не наводчица ли она. Вот я и задумался, а задумавшись, решил повнимательнее к ней присмотреться.
– Так-так, – подтолкнул его Виктор. – Ну, и?..
– Насчет наводчицы не знаю, – лениво сказал Сиверов, – раскручивать это дело до конца я не стал, поскольку меня оно не касается. Зато мне удалось выяснить одну любопытную деталь. Тех двоих охранников в магазин привела именно она, и она же уговорила хозяина принять их на работу. А попросил ее об этом ее троюродный брат, которого зовут – как бы вы думали? – правильно, Игорь Чебышев! Думаю, если на девчонку хорошенько нажать, она может рассказать много интересного. Вряд ли она в курсе дела, но про Чебышева может знать многое – где он может прятаться, например. Такому человеку, как Чебышев, прятаться приходится частенько. Да и сам Чебышев мог ей что-нибудь рассказать, мог назвать какие-то имена, адреса...
Виктор смотрел на него с живейшим интересом, как будто Глеб рассказывал ему новейшую сплетню из жизни близких знакомых. Ирина перевела взгляд на Федора Филипповича, и чувство реальности снова покинуло ее: генерал не смотрел, а прямо-таки таращился на Глеба Петровича, как на диковинное морское чудище, вдруг вынырнувшее из мелких вод канала, доползшее, шлепая ластами по траве, до стола, взгромоздившееся на стул и без спроса взявшее слово. Он даже рот приоткрыл, явно намереваясь что-то возразить, а потом вдруг захлопнул его, для надежности сунув туда кусок шашлыка. Выражение лица у него теперь было совершенно индифферентное, как будто Сиверов пересказывал что-то давно ему известное и притом довольно скучное – словом, именно такое, каким оно должно было быть в данной ситуации. Перемена была такой мгновенной и неуловимой, что Ирина даже засомневалась: а не почудилось ли ей промелькнувшее на лице Федора Филипповича изумление?
Тут она спохватилась, что уже давно не следит за своим собственным лицом, и поспешно напустила на себя равнодушный и скучающий вид. Было ей, однако, не до скуки. Получалось, что Потапчук и Сиверов, хоть и неоднократно били себя кулаками в грудь, объявляя о своем полном к ней доверии, рассказывали ей о ходе расследования далеко не все. О том, что Митрофанова – троюродная сестра Чебышева, Ирина, например, услышала впервые. Впрочем, минуту назад у Федора Филипповича был такой вид, словно он сам об этом только что узнал, но этого, конечно, не могло быть. Возможно, его удивила не сама информация, которую со скучающим и самодовольным видом излагал Сиверов, а то, что он прежде времени взялся ее разглашать. Очень может быть, генерал хотел заткнуть своему не в меру разговорившемуся подчиненному рот, а потом передумал, поняв, что все уже сказано, а слово – не воробей.
Это было самое логичное и правдоподобное объяснение странной реакции генерала на рассказ Сиверова, вот только оставалось неясным, с чего это молчаливый и осторожный Глеб Петрович вдруг так разговорился. Ведь соловьем разливается, объясняя всем присутствующим, какой он молодец! Смотреть на него тошно, ей-богу... Что это – желание одного самца показать другому, что и он не лыком шит? Или виноват коньяк – вернее, не сам коньяк, а его количество? Вообще-то, Сиверов не производил впечатления человека, который пьянеет, издали взглянув на бутылку, но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Может, он не выспался, выслеживая эту свою Митрофанову, вот его и развезло...
– Вы ее уже допросили? – спросил Виктор.
Генерал метнул в Сиверова быстрый взгляд исподлобья, но опять ничего не сказал, сосредоточившись на своем шашлыке.
– Не получилось, – сказал Сиверов. – Пока. Ее нет в городе. Когда случился налет на магазин, мы с Федором Филипповичем посоветовали ей на всякий случай уехать, потеряться. Правда, Федор Филиппович?
– Умгу, – сказал Потапчук с набитым ртом и запил мясо коньяком – именно запил, как минеральной водой.
– А она, – продолжал Глеб, – не будь дура, воспользовалась этим советом, уехала и потерялась, да так основательно, что я ее насилу отыскал. Сегодня утром мне удалось поговорить с ней по телефону и объяснить, что, если она сама не вернется в Москву, мы вернем ее силой.
– И она вам поверила? – насмешливо спросил Виктор.
– А что ей оставалось? Она никак не могла ожидать, что мы ее найдем. Ей казалось, что спряталась она надежно, а тут бац – мой звонок! Думаю, всю дорогу до вокзала бедняга озиралась по сторонам, пытаясь определить, кто из прохожих приставлен за ней следить. Словом, она звонила мне уже с дороги, сказала, что едет. Ее поезд прибывает, – он посмотрел на часы, – в двадцать три пятнадцать. Посреди ночи я ее тревожить не стану, а завтра с утречка наведаюсь в гости, благо живет она недалеко от Лубянки. – Он назвал адрес, пригубил коньяк и закончил: – Так что Чебышев, можно сказать, у нас в кармане. Даже если они уже продали картину по частям, нам, я думаю, удастся вытянуть из этого комбинатора имена покупателей. А дальше все просто: пошлем информацию в Интерпол, те обратятся в полицию по месту жительства новых владельцев этих так называемых этюдов, и... Словом, не пройдет и полгода, как все фрагменты картины будут у нас.
– Мне нравится ваш оптимизм, – сказал Виктор. Сиверов, казалось, не заметил прозвучавшей в его голосе иронии.
– Мой оптимизм вынужденный, – сказал он. – Когда всю жизнь роешься в дерьме и общаешься с разными подонками, поневоле приходится быть оптимистом, чтобы не пустить себе пулю в лоб. – Он приветливо улыбнулся Виктору. – Это большое искусство, но вы, как политик и бизнесмен, несомненно, владеете им лучше меня. Вы со мной согласны, Федор Филиппович?
– Умгу, – ответил генерал Потапчук и жадно, словно измученный нестерпимой жаждой, осушил свой бокал.
Глава 17
Потрепанный 'опель', чуть слышно бормоча хорошо отрегулированным движком, катился в плотном потоке уличного движения. Закат давно догорел, и центр Москвы сиял электрическими огнями. Мигали разноцветные рекламы, витрины магазинов сверкали, как наполненные драгоценностями хрустальные шкатулки, в сложном ритме вспыхивали и гасли яркие фасеточные глаза светофоров – красные, желтые, зеленые. Машины шли почти без интервалов, чуть ли не бампер к бамперу, и габаритные огни ехавшей впереди желтой таксопарковской 'Волги' размытым красным ореолом отражались в запыленном ветровом стекле 'опеля', который в вечернем освещении выглядел не синим, а неопределенно темным – может быть, зеленым или коричневым, а то и вовсе черным.
В салоне на всю катушку играла музыка, лишенная не только смысла, но и мелодии, зато очень ритмичная и громкая, относящаяся к той разновидности современной попсы, которую молодежь по неизвестным науке причинам именует 'колбасой'. Водителя 'опеля' под эту музыку, естественно, колбасило – он прихлопывал в такт по рулю большими костистыми ладонями и совершал некие танцевальные движения
