и Гаркуша обмер, увидев в ней пистолет с глушителем. Если фокусы Короткого с ножом, который то возникал, то исчезал незаметно для постороннего глаза, могли удивить кого угодно, то этот трюк вообще был сродни волшебству: все-таки пистолет, да еще с глушителем, – это тебе не ножик...
Раньше, чем кто-нибудь успел среагировать, хлопнул выстрел. Выброшенная затвором гильза звякнула о каминную решетку, Черный опустил пистолет.
Гаркуша посмотрел на Бека. Он не удивился бы, увидев дыру у него в виске, но Бек как ни в чем не бывало сидел на стуле, держа сигарету между пальцами левой руки, и с нескрываемым презрением смотрел на Черного. Поискав глазами, Гаркуша нашел дырку, пробитую пулей в светлой сосновой обшивке стены.
– Ну, – сказал Бек, – и что это значит? Стенки дырявить любой дурак умеет. Или ты думал, что я тебя испугаюсь?
Гаркуша посмотрел на Кота. Тот сидел, вольно раскинувшись, в кресле-качалке, слегка покачивался и с совершенно непроницаемым лицом наблюдал за происходящим. Правда, глаза у него были слегка прищурены и как-то странно поблескивали, но что означает этот блеск, Гаркуша, честно говоря, не понял.
Тогда он посмотрел на Клаву. Он удивился: у Клавы был такой вид, словно он участвовал в каком-то очень смешном розыгрыше и сейчас, в кульминационный момент, пытался продержаться еще чуток, чтобы не заржать раньше времени, испортив тем самым все удовольствие.
Гаркуша перевел взгляд на Короткого, который откровенно наслаждался, оскалив в широкой улыбке свои мелкие испорченные зубы. Всем вокруг явно было очень весело, только Гаркуша, как и Бек, никак не мог понять, в чем соль шутки.
Он увидел, что все, не отрываясь, смотрят на Бека, тоже посмотрел на него и наконец-то сообразил, что к чему. Сообразить-то он сообразил, вот только поверить в это ему было трудно. Ведь Черный, когда стрелял, на Бека даже не смотрел!
Бек поднес сигарету ко рту, сунул ее в зубы.
– Нет, Кот... – начал он и осекся.
Потому что сигарета, закуренная им пару минут назад, не дымилась. Тлеющего уголька как не бывало, а вместо него из неровно оборванной, словно обгрызенной, бумажной трубочки торчали разлохмаченные волокна табака.
Глава 5
За окном светило яркое, уже по-настоящему весеннее солнышко, по жестяному карнизу громко барабанила капель, и, если повернуть голову, можно было увидеть, как крупные капли талой воды одна за другой срываются с края крыши и пролетают мимо окна, сверкая на солнце, как бриллианты. Время от времени по водосточной трубе с рассыпчатым грохотом съезжали готовые разбиться вдребезги на тротуаре пласты смерзшегося, слежавшегося снега; то и дело с крыши срывалась сосулька и с похожим на выстрел из пневматического ружья треском ударялась об асфальт.
Сиверов стоял у окна и курил, наблюдая, как по двору, матерясь и взывая к прохожим, бегает владелец 'мерседеса', на крышу которого с высоты пятого этажа рухнуло центнера полтора подтаявшего, мокрого снега. Крыша была вдавлена, казалось, до самых спинок сидений, и в этом углублении уютно расположилась груда серых снеговых комьев вперемешку с кусками мутного льда. Снег рассыпался по капоту и крышке багажника, мелкие комья таяли, растворялись на черном мокром асфальте – словом, зрелище было печальное. Владелец 'мерседеса', лысый как колено коротышка в расстегнутой кожанке, из-под которой выпирало круглое объемистое брюхо, размахивал руками и орал так, что его было слышно даже здесь, на самом верхнем этаже, и даже сквозь тройной стеклопакет. Судя по доносившимся до Глеба выкрикам, бедняга намеревался подать на коммунальщиков в суд и пустить коммунальные службы города-героя Москвы по миру без штанов – пускай у Лужкова кепку попросят и ей срам прикрывают...
Федор Филиппович, у которого подобные вещи уже давно перестали вызывать даже мимолетный интерес, сидел на удобном кожаном диванчике, листая принесенный с собой глянцевый журнал, выглядевший, по крайней мере на первый взгляд, как каталог ювелирных украшений. На журнальном столике перед ним курилась паром, остывая, чашка кофе, расстегнутый портфель стоял рядом на полу. Время от времени генерал отрывал взгляд от каталога и поверх очков смотрел на Сиверова. Он ждал доклада, но Глеб не торопился; можно было подумать, что его действительно занимает происходящее под окнами конспиративной квартиры безобразие.
Слепой докурил сигарету, раздавил окурок в стоявшей на подоконнике пепельнице и повернулся к Федору Филипповичу. На нем была короткая кожаная куртка – батареи в квартире были едва теплые, и снимать куртку совсем не хотелось. Глеб нацепил еще черную водолазку, черные кожаные перчатки торчали у него из кармана, а на переносице, по обыкновению, поблескивали темные очки в тонкой металлической оправе. В таком виде он здорово смахивал на того, кем являлся в действительности, и Федор Филиппович подумал, что в его подчиненном пропадает неплохой актер.
– Докладывай, – сказал он. – Как прошло внедрение?
Глеб пожал плечами.
– Как по маслу, – сказал он. – Даже подозрительно. Этот Кот принял меня, как родного.
– С такими рекомендациями да не принять? – сказал Федор Филиппович.
– Рекомендации... – Сиверов едва заметно усмехнулся, видимо что-то припомнив. – Интересно, чьи это были рекомендации?
– Это к делу не относится, – сказал Потапчук. – Если бы данная информация была тебе полезна, я бы тебя с ней ознакомил. А так...
– Меньше знаешь – лучше спишь, – закончил за него Глеб. – Согласен. Я только хочу быть уверен, что полученные вами данные... Ну, словом, что ваш стукач не выдумал всю эту историю, чтобы срубить пару лишних евро.
– В этом можешь не сомневаться, – успокоил его Потапчук. – Источник надежный, проверенный. Эти кретины действительно имеют в виду что-то вполне конкретное. Нет, какова наглость, а?! Ей-богу, я очень хорошо понимаю твои сомнения. Ограбление Эрмитажа – это что-то из области фантастики. Тебе удалось выяснить, на что именно они нацелились?
Глеб взял со стола пачку сигарет, задумчиво повертел в руках и бросил обратно.
