– Давайте! – с энтузиазмом согласилась посетительница. Она все время перебивала Марата Хаджибековича, вставляя ненужные реплики и отвечая на риторические вопросы, и от этого его раздражение только усиливалось.
– Давайте, – сдерживаясь изо всех сил, повторил он. – Итак, если я вас правильно понял, вы считаете, что эта... э... 'Мадонна Литта' в данный момент находится у меня?
– Вот этого я не могу утверждать, – с огорчением призналась посетительница. – Все-таки прошло уже без малого полгода... Но вы, по крайней мере, должны знать, где она! Ну, что вам стоит? Всего один звонок, а я не поскуплюсь, честное слово! Только скажите, сколько вы хотите... или чего...
Это уже было чересчур. Только секса с маньячкой в качестве платежного средства ему и не хватало!
– Знаете, – решив подвести черту под разговором, задушевно признался Марат Хаджибекович, – раз уж мы начали говорить прямо, без обид, я вам вот что скажу: по-моему, вы сумасшедшая.
– Я знаю, – просто, без тени кокетства, согласилась посетительница. – Ну и что? Какое это имеет значение в нашем с вами случае?
– Действительно, никакого, – сказал Мансуров и, протянув руку, выключил диктофон. – Простите, я должен покинуть вас буквально на пять минут. Кофе, чай?
– От кофе остается налет на зубах, а от чая портится цвет лица, – сообщила посетительница. – Я бы предпочла стакан минеральной воды без газа. Это можно устроить?
– Разумеется, – сказал Марат Хаджибекович и, открыв стоявший в углу холодильник, налил стакан воды – как и просила посетительница, минеральной без газа.
– Благодарю вас, – сказала та, поднося к губам мгновенно запотевший стакан. – Вы не поверите, но я так волнуюсь, что у меня внутри все пересохло.
– Пустяки, – успокоил ее Марат Хаджибекович. – Так я буквально на пару минут...
Выйдя в коридор и удалившись от своего кабинета на расстояние, гарантирующее конфиденциальность, он извлек из кармана белого халата мобильный телефон и сделал звонок своему давнему, еще с институтской скамьи, приятелю, доктору Сафронову. Переговорили они коротко и по-деловому: Сафронов, как всегда, был занят с пациентами, а Мансуров боялся надолго оставлять свою посетительницу без присмотра.
Окончив разговор, Марат Хаджибекович вернулся в кабинет и некоторое время, а именно битых четверть часа, делал вид, что обсуждает с посетительницей детали предстоящей операции.
Потом дверь за ее спиной распахнулась без стука, и на пороге возникли двое дюжих санитаров, один из которых держал под мышкой смирительную рубашку с длинными брезентовыми рукавами. В кабинете сразу стало тесно.
Посетительница обернулась на шум и снова повернула к Мансурову удивленное лицо. Марат Хаджибекович встал.
– Забирайте, – сказал он санитарам. – А это, – он протянул одному из них диктофон, – передайте доктору Сафронову. Пригодится при постановке диагноза...
Небритый прозектор, от которого за версту разило употребленным не по назначению медицинским спиртом, выкатил в тесную комнатушку, где его дожидался Глеб, медицинскую каталку на вихляющихся, противно визжащих колесиках. На каталке лежало накрытое серой казенной простыней тело, казавшееся непривычно коротким. Вместе с прозектором и каталкой из соседнего помещения просочился еще какой-то запашок – слабый, едва уловимый, но тем не менее почти перекрывший исходящее от прозектора благоухание неусвоенного спирта.
– Этот? – спросил Глеб.
– А я знаю? – лениво откликнулся прозектор. – Сам гляди, этот или тот. Если не тот, другого, извини, нету, у нас тут, понимаешь, морг, а не склад дохлых лилипутов... Вот, гляди.
Он откинул простыню, обнажив мертвеца гораздо больше, чем это требовалось для опознания – почти до колен. Голое, синевато-серое тело, лежавшее на сером цинке каталки, казалось еще более миниатюрным, чем при жизни, но гораздо менее складным, как будто вместе с дыханием из него ушла иллюзия ловкости и грациозности. Бесцветные редкие волосы спутанными прядями падали на сероватый, прорезанный морщинами лоб, сине-серые губы слегка раздвинулись, обнажив желтовато-коричневую полоску мелких испорченных зубов. На лбу, сразу под линией волос, виднелся грубо, крупными стежками, зашитый разрез, и такой же разрез, напоминавший выписанную скальпелем букву Y, пересекал грудь и живот. Глебу некстати вспомнилось, что прозекторы имеют обыкновение класть извлеченный из черепа мозг в брюшную полость, чтобы не возиться, заталкивая его на место.
– Ну, здравствуй, Короткий, – сказал он, обращаясь к пустой, почти наверняка набитой использованными марлевыми салфетками голове, равнодушно смотревшей мимо него мутными стекляшками глаз. – Похоже, говорить со мной ты не станешь...
– Это точно, – хрипло хохотнув в кулак, отчего запах перегара многократно усилился, подтвердил прозектор. – Собеседник из него сейчас, как из говна пуля. Ну, твой, что ли?
– Мой, – сказал Глеб. – Результаты вскрытия где?
– Известно где – в ментовке. Выбросили уже, наверное. Или потеряли... А тебе зачем?
– Надо. Так я его заберу?
– Бери, мне не жалко. Только расписку напиши, чтоб потом не говорили, будто я из него холодец сварил. Он тебе кто – родственник?
– Подозреваемый, – сказал Глеб.
– Ишь ты, – равнодушно удивился прозектор, – такой шибздик – и подозреваемый... И в чем же это он подозревается-то, а?
– В ограблении Эрмитажа, – ничем не рискуя, ответил Глеб.
