Красотка тем временем села боком к столу, облокотившись на него одной рукой, и положила ногу на ногу, выставив их наконец-то напоказ. Дубов немедленно залюбовался открывшимися его зачарованному взору чудесами живой природы, отлично понимая, что сидящая напротив него женщина совершенно трезва и, следовательно, знает, что делает, но решительно отказываясь принимать это обстоятельство в расчет. Ну да, она его дразнит, и что с того? Какая к черту разница?..
И потом, недаром же говорят, что старая любовь не ржавеет. Может быть, случайно наткнувшись на Дубова в этом занюханном кафе, она, взрослая, опытная, наверняка пользующаяся огромным успехом женщина, решила наконец-то осуществить давнюю детскую мечту? А почему бы, собственно, и нет? И хорошо, что столько времени прошло. Нет, ей-богу, хорошо! Тогда, в золотые денечки ранней юности, вся эта любовь кончилась бы пшиком – неумелые, слюнявые поцелуи, бесплодные и оттого мучительные обжимания по углам... А если бы даже дошло до дела, то, господи, что бы было? Унизительно долгая возня с застежкой лифчика, пыхтение, кряхтение, сопение, а в результате – запачканная липкой дрянью одежда, в самом лучшем случае – небольшое бурое пятно на простыне, куча хвастливой болтовни, очень много стыда и никакого, черт его подери, удовольствия.
Зато теперь!..
Дубов представил, как это может получиться теперь, и от накатившего возбуждения с ним едва-едва не случилась та самая липкая неприятность, о которой он только что подумал.
Но только как же ее все-таки зовут?
– Лена, – неожиданно ответив на его невысказанный вопрос, представилась женщина. – Лена Егорова. Эх ты, Лешка-картошка!
– Ах, Лена! – радостно, на все кафе заорал Дубов. – Господи! Лена! Леночка, да как же я тебя не узнал?! Боже мой! Сколько лет, сколько зим! Вот же идиот! Да как же я мог забыть?!
Издавая эти бессвязные вопли, он старательно перебирал в памяти имена и лица. 'А' класс, сборище сынков и дочек школьных учителей и партийных боссов городского и районного калибра, он помнил едва ли наполовину, и никакой Лены Егоровой среди тех, кого он помнил, хоть убей, не было. Но в данный момент это не имело никакого значения: во-первых, помнил он, как выяснилось, далеко не всех, а только тех, кто по окончании школы остался в родном городе и время от времени попадался ему на глаза. А во-вторых, тему 'помню – не помню' уже пора было закрывать. Что, спрашивается, он должен был сказать этой крепкой, как наливное яблочко, и соблазнительной, как смертный грех, телке, которая сама буквально вешалась ему на шею? 'Отвяньте, дама, я вас впервые вижу'? Ага, щас, только галоши надену.
Излив восторги, Дубов налил себе еще стопочку и выпил – исключительно в лечебных целях, для успокоения расходившихся нервов. При этом обнаружилось, что водка вся вышла (а что такое, если разобраться, сто пятьдесят граммов?), и Леха, поймав пробегавшую мимо официантку, заказал еще, а заодно поинтересовался, когда же, наконец, даме (Лене Егоровой, напомнил он себе) принесут заказанное вино.
– Дубов, Дубов, – сказала Лена, когда отпущенная на волю официантка с недовольной миной уплыла куда-то за кулисы, – эх ты, Дубов... Ты же все равно меня не помнишь.
Журналист с огорчением отметил про себя, что она вовсе не такая дура, как ему хотелось бы.
– Ну ладно, – покаянно понурившись, сказал он. – Ну, прости. Не помню! Ума не приложу, как я мог забыть такую сногсшибательную женщину!
– Это как раз объясняется очень просто, – оставив прежний, слегка занозистый тон, тепло, совсем по- домашнему сказала Лена. – Во-первых, я тогда была никакая не женщина и уж никак не сногсшибательная... Гадкий утенок, вот кем я была. Знаешь, я из тех женщин, которым годы идут на пользу...
– Я рад, – непроизвольно вырвалось у Дубова. – В смысле, да, ты права.
– Спасибо. И потом, на всю жизнь запоминаются обычно те, с кем ты вырос, с кем познакомился еще в детском саду и вместе пошел в первый класс. А я приехала в Псков в восьмом...
Дубову показалось, что он что-то такое припоминает, но он не был до конца уверен.
– Отец у меня был военный, – продолжала Лена, – литовец из Шяуляя...
– Вот не думал, что Егоров – литовская фамилия, – не к месту сострил журналист.
– Я взяла фамилию матери. Этот подонок нас бросил.
– Извини, – сказал Дубов и за неимением водки все-таки хлебнул пива.
'Пиво поверх водки – это я зря, – с запоздалым раскаяньем подумал Леха, одним мощным глотком приканчивая бокал. – Не подумавши я это'.
– Не за что извиняться, – сказала Лена.
Теперь Дубов понял, откуда у нее этот непривычный, но милый акцент.
Тут наконец принесли заказанную им свинину по-домашнему, а также новую порцию водки (Дубов слегка удивился, обнаружив, что заказал, оказывается, целых пол-литра) и вино для Лены. Он налил себе и ей, чиркнул зажигалкой, заметив наконец, что она уже какое-то время помахивает в воздухе незажженной сигаретой, с удовольствием выпил и стал есть. Нравится тебе смотреть, как мужик жрет, – смотри на здоровье. Главное, не мешай, не отвлекай от процесса. Потому что жратва – это топливо, без которого ни один моторчик на свете работать не станет. В том числе и тот, который тебя в данный момент интересует... Надеюсь, что интересует, иначе к чему весь этот треп?
– Ешь, ешь, не отвлекайся, – вторя его мыслям, сказала Лена и затянулась сигаретой. – Голодный мужчина – не мужчина.
Это прозвучало достаточно прозрачно и зазывно, но в Дубове не к месту и не ко времени взыграл дух противоречия.
– Вторую мировую войну, – сказал он, жуя, – выиграли мужчины, которые постоянно недоедали.
Лена пригубила вино.
– Те, с кем они воевали, тоже далеко не всегда были сыты, – сказала она. – А ты что же, собрался с кем-то воевать?
