– Не беспокойтесь, – сказал он. – Здесь очень приличный район. Можно бросить на дорогу кошелек с деньгами и назавтра найти его на том же самом месте.
– Отличный район, – стараясь, чтобы это прозвучало не слишком кисло, произнес Глеб. – Вот бы здесь пожить...
– На самом деле это совсем не так сложно, как может показаться, если смотреть по телевизору ваши выпуски новостей, – заявил Круминьш. – Были бы деньги.
Это говорилось уже на ходу.
– М-да, – сказал Глеб, вслед за хозяином покидая кухню и, за неимением более подходящего объекта наблюдения, разглядывая роскошный хвост длинных, русых с проседью волос Круминьша.
Глава 19
Гроссмейстер дисциплинированно защелкнул на животе исцарапанную оловянную пряжку привязного ремня и посмотрел в иллюминатор, за которым пока что не было ничего, кроме сплошной пелены облаков, сверкающих, как снежная равнина под солнцем в погожий январский денек. Стюардесса между тем сообщила, что в Риге облачности нет, добавив пару слов о температуре воздуха и воды на взморье. Вода была холодновата; Гроссмейстер задумался, окунуться ему хотя бы разочек или все-таки не стоит, и решил, что с купанием лучше повременить. Надо сделать дело и уехать раньше, чем местная полиция поднимет тревогу и перекроет все щели, а купание подождет. Искупаться можно когда и где угодно – в ванне, в Москве-реке, в Клязьме, в Черном, Азовском или даже Средиземном море; в конце концов, когда дело будет сделано, никто не помешает ему окунуться в любой из нанесенных на карту планеты Земля океанов. В Северный Ледовитый и Южный океаны лезть, пожалуй, не стоит, а вот остальные три вполне сойдут...
Настрой у него был спокойный и даже немного лирический. Этот полет в Ригу напоминал путешествие в прошлое на машине времени. Конечно, там теперь многое изменилось, но что с того? Чего не узнают глаза, узнает память. И потом, такие города, как Рига, меняются только по окраинам. Центр, старый город, который пережил и меченосцев Ливонского ордена, и фашистов, и коммунистов, оставшись практически неизменным, вряд ли сильно изменился с приходом на эту землю очередного 'нойе орднунг' – нового порядка. Разве что стал еще чище и богаче, да чужая речь теперь звучит там чаще...
Он вспомнил, зачем летит в Ригу, и подавил вздох: свидание со старым городом, как и купание в Балтике, придется отложить до лучших времен. Он летит в Латвию по делу, а вовсе не для того, чтобы глазеть на достопримечательности и вздыхать о том, чего не вернешь. Да и надо ли это – возвращать хоть что-то? Гроссмейстер никогда не сожалел о том, что уже сделано, – такой у него был принцип, помогавший сберечь массу нервных клеток. Впустую потраченные деньги, сказанные сгоряча или спьяну слова, разбитая посуда, сломанные кости, шрамы на шкуре, никем не оплаканные покойники – к чему обо всем этом жалеть? Сожалениями ничего не изменишь в этом паршивом мире. Нужно смотреть вперед, прогибать судьбу под себя, и тогда рано или поздно над тобой засияет небо в алмазах. Конечно, очень может быть, что вместо неба в алмазах ты до срока увидишь над собой сосновую крышку дешевого гроба, но от смерти ведь все равно не убежишь. И что это значит – до срока? Кто его определяет, этот срок? Ясно, что не ты, не твой сосед по лестничной площадке и даже не господин президент. Никто не знает, какой срок ему отмерен, а потому говорить о преждевременности той или иной смерти по меньшей мере глупо и самонадеянно. Невозможно жить вечно. Вечно будет жить тот, кому посчастливится испить из чаши Святого Грааля. Это шанс, за который стоит бороться, даже если ты не уверен, что он на самом деле существует.
В сущности, то, что он намеревался сделать в Риге, как раз и было борьбой за этот эфемерный шанс. Частью борьбы, так будет вернее. Но не местью и, уж конечно, не попыткой свести старые счеты. Что было – быльем поросло, и рядом с тайной золотого энклапиона все эти давние драмы и бытовые дрязги – чушь собачья, чепуха на постном масле, о которой и думать-то лень. Фу-ты, ну-ты, лапки гнуты – девушку у него увели! На деньги его кинули! Трагедия.
Уши вдруг заложило, в них возник монотонный комариный писк, – Гроссмейстер понял, что самолет начал снижаться. Он сглотнул, как учила его еще в детстве покойная мама, и в барабанные перепонки снова толкнулся тугой, басистый гул турбореактивных двигателей.
Он летел в Ригу с пустыми руками, поскольку осложнения с таможней были ему нужны, как прострел в пояснице. На месте обязательно что-нибудь подвернется. Да и тот напыщенный индюк, к которому у Гроссмейстера было небольшое дельце, до сих пор, по слухам, придерживался о своей особе такого высокого мнения, что не дрался с женщинами и безоружными мужчинами. Как пить дать, предложит дуэль на мечах. Ну, это мы еще поглядим... Как бы то ни было, а старый фокус с фирменным ударом фон Готтенкнехта у него больше не пройдет. Он постарел, а сам Гроссмейстер за эти годы неплохо продвинулся вперед в старинном искусстве боя на мечах. Да, поглядим... В конце концов, схватка двух Гроссмейстеров – это как раз то действо, которое достойно увенчает их соперничество. Соперничество не из-за женщины и не из-за денег, а из-за права обладать величайшей тайной ордена... В Средние века эту процедуру называли божьим судом. Что ж, пусть будет божий суд!
Самолет коснулся колесами земли и с гулом побежал по рубчатому сухому бетону. Глухо взревели заработавшие в режиме торможения двигатели, бег замедлился, а вскоре самолет остановился окончательно. Гроссмейстер прибыл в Ригу, чтобы встретиться с другим Гроссмейстером и отправить его туда, где его давно уже заждались – на тот свет, к его разбившейся в лепешку жене-парашютистке.
Он взял такси, с помощью купюры достоинством в пятьдесят евро преодолел возникший было языковой барьер, и машина повезла его по указанному адресу – в небольшой, очень фешенебельный и уютный пригородный поселок на побережье. По дороге Гроссмейстер велел заехать в охотничий магазин, что и было сделано. Из магазина он вышел, поправляя за поясом под выпущенной поверх брюк рубашкой тяжелый охотничий нож в ножнах из толстой свиной кожи.
Потому что божий суд – это хорошо, но с лишним тузом в рукаве Гроссмейстеру было как-то спокойнее.
– Не понимаю, что вам так дался этот удар, – говорил Круминьш, ведя Глеба довольно длинным и узким коридором. – Для того чтобы его по-настоящему нанести, нужна огромная сила, техника тут имеет второстепенное значение...
'Вот сволочь, – подумал Глеб. – Ведь каждое его слово – почти чистосердечное признание. Что это он так разоткровенничался? '
– Знаете, Мастер, – сказал Сиверов задушевно, – я недавно где-то прочел, что сила зависит не столько от размеров мышечной массы, сколько от скорости сокращения мышц. У кого она выше, тот и сильнее. Недавно по телевизору показывали девочку четырнадцати лет, вполне обыкновенного телосложения. Так видели бы вы, какие штанги она поднимает!
– По телевизору чего только не покажут, – неопределенно ответил Круминьш и толкнул тяжелую дубовую дверь.
