за плечами, генерал в легком плаще.
– Я, товарищ генерал-лейтенант. Старшина Арканов, – по армейской привычке, завороженный большими звездами на погонах, автоматически представился Анатолий.
– Ну что ж, пройдемте в машину, старшина. В отпуск или уже насовсем?
– Дембель, товарищ генерал.
– Поздравляю!
– Спасибо.
– Пойдем в машину.
– Я не один, товарищ генерал-лейтенант.
– В смысле? – Тихонравов (а это был, естественно, именно он) в растерянности остановился.
– Со мной мой хороший друг прилетел, – Аркан показал на спустившегося по трапу Самойленко.
Борис Степанович вздрогнул – он сразу узнал тележурналиста, просившего у него всего несколько недель назад разрешения на полет в Таджикистан.
– Как, вы?! – непроизвольно вырвалось у него.
– Я, Борис Степанович, – Самойленко был удивлен не меньше генерала.
– А вы что, знакомы? – с недоумением смотрел на обоих Аркан.
– Да уж, знакомы. Правда, недолго… – протянул генерал, пытаясь совладать с волнением. – Ну что ж, поедем в Москву вместе.
– Мы недавно познакомились, – уточнил для друга Самойленко. – Борис Степанович по просьбе телевидения помогал мне вылететь в горы.
– Ясно, – кивнул Аркан.
Утроившись на переднем сиденье 'Волги', Тихонравов всю дорогу молчал, напряженно думая.
Отличное настроение, в котором он пребывал со вчерашнего вечера после неожиданного звонка из Душанбе, бесследно улетучилось.
'Когда только они успели познакомиться? Что он знает, этот писака? Ох, не зря он мне так не понравился во время нашей первой встречи! А что это за парень – Арканов? Может, он и не дембель никакой? По возрасту и то явно не двадцатилетний. Может, он из каких-нибудь органов? Может, они уже пасут нас? Господи, хоть бы что-нибудь знать наверняка! Почему Игнатенко настолько усложнил ситуацию?'
Ребята, устроившись на заднем сиденье автомобиля, тоже молчали, изредка переглядываясь и гадая про себя, как же будут разворачиваться события дальше. Молчание, царившее в салоне 'Волги', было настолько тяжелым и красноречивым, что Тихонравов не выдержал и попросил своего водителя:
– Ты бы хоть музыку включил, что ли.
– Сейчас, Борис Степанович, – шофер удивленно взглянул на шефа, торопливо нажимая кнопку: раньше его генерал не питал особой любви к музыке, запрещая включать приемник и магнитофон, объясняя, что музыка во время движения отвлекает водителя от управления автомобилем.
Борис Степанович пытался теперь вслушиваться в слова песенок, звучавших из динамиков, и настроение его ухудшалось с каждой секундой. Ох, не зря он не любит эту современную так называемую музыку – ни текстов толковых, ни мелодий приятных! Вроде бы разные исполнители, а все как из инкубатора, никаких различий. Выключишь кассету – и через пять минут ни за что не вспомнишь, не напоешь ни одной песни!
'О чем я думаю? – сам себе удивился Тихонравов, вдруг поймав себя на мыслях о музыке. – Из-за чего злюсь? Разве это сейчас важно, Господи?! У меня за спиной сидят какие-то неизвестные люди, через пару минут они запросто могут защелкнуть на моих руках наручники, а я – про музыку!'
Борис Степанович откровенно боялся.
Теперь он вспомнил вчерашний разговор с дочерью, ее просьбу бросить все, ее предупреждение о том, что сколько веревочке ни виться… 'Вот, черт, неужели Ирина накаркала?! Неужели конец?!'
Он платочком вытер со лба выступивший пот и вдруг твердо решил, что Иришка совершенно права – завтра же он подаст рапорт. Пора уходить на заслуженный отдых. Хватит с него всей этой нервотрепки.
'Завтра! – усмехнулся он. – А что будет завтра?
Где я буду? Ты сначала доживи на свободе до завтра, генерал! Из тюрьмы рапорты не принимают!'
– Куда поедем, Борис Степанович? – спросил водитель, подъезжая к кольцевой автодороге, и генерал вздрогнул, пытаясь собраться с мыслями и вернуться к реальности.
– Куда? Наверное, завезем нашего корреспондента, раз уж он едет с нами. Николай – правильно я помню?
– У вас отличная память, Борис Степанович, – не без язвительности ответил Самойленко, и Тихонравов в очередной раз содрогнулся.
'Все-таки он что-то знает!'
– Так куда вас отвезти? На Шаболовку? В Останкино? Или вы домой с дороги?
– Да нет, Борис Степанович, я никуда не тороплюсь. Мне вот с Анатолием еще несколько вопросов решить нужно.
– Да? – Тихонравов не знал, что ответить, и вопросительно взглянул на Арканова, будто прося о поддержке. – Тогда куда мы едем?
Водитель снова удивленно покосился на своего шефа – таким растерянным и неуверенным он генерала не видел еще никогда.
– Я не знаю, Борис Степанович, – ответил Аркан, понимая всю затруднительность ситуации.
Конечно, генерал испугался: он ведь знал, что Самойленко – журналист. Наверное, он сейчас не доверял и самому Аркану. Хуже всего было то, что откровенно поговорить об их деле им мешал водитель – в любом случае при нем начинать разговор не стоило.
– Наверное, нам надо где-то с вами поговорить, – сказал Аркан. – Мне же нужно в первую очередь доставить посылку. Меня об этом очень просили друзья в Душанбе.
Борис Степанович понял, на что намекает Арканов. Действительно, зачем светиться перед своим же шофером? Не лучше ли остаться наедине с этими ребятами и тогда откровенно обговорить все вопросы?
– Тогда едем ко мне домой. Как раз обед, да и вообще… – он неопределенно махнул рукой.
– Вот чем мне нравится моя профессия, – вставил свое слово и Николай Самойленко, чтобы как-то разрядить напряженность, ощутимо висевшую в воздухе, и придать хоть немного естественности их разговору. – Свободой. Наверное, и у вас с определенной служебной ступеньки появляется эта свобода, да, Борис Степанович?
– Что вы имеете в виду, Николай? Я не совсем вас понял. О какой свободе вы говорите?
– Ну как же! О свободе распоряжаться своим временем. Захотел – пообедал в час, захотел – в три. Захотел – утром задержался дома, зато вечером работай хоть до полуночи или вообще всю ночь напролет. Нет, допустим, настроения браться за дела прямо сейчас – и не надо! Встань, выйди из душного прокуренного кабинета на улицу, пошляйся по магазинам или забреди в какой-нибудь парк, сквер, подыши свежим воздухом или смотайся к своей любимой женщине в конце концов… Словом, делай, что хочешь и когда хочешь. Сам учитывай свое время, составляй распорядок своего рабочего дня. Именно эта свобода – свобода в работе, свобода выбора, – нравится мне в нашей профессии.
– Ну, вы в таком случае не совсем четко представляете себе род моих занятий, – усмехнулся генерал. – Я, к моему превеликому сожалению, такой свободой не располагаю.
– Но сейчас вы же не спешите на работу, Борис Степанович? Значит…
– Ничего это не значит. Это скорее исключение из правил, чем правило. Да и вообще у меня очень редко получается так, чтобы я мог сам выбирать себе время даже для обеда, не говоря уже о прочих прелестях жизни, описанных вами, Николай. Все время какие-то дела, совещания, звонки… Жуть!
Тем временем они подъехали к дому Тихонравова, и Борис Степанович первым вышел из машины, жестом пригласив ребят последовать за ним.
– Можешь быть свободен. Сегодня ты мне больше не понадобишься, если что – возьму свою машину, – склонился к окошку водителя Тихонравов, и через мгновение черная генеральская 'Волга' уже выезжала со двора, оставляя своего хозяина в компании Самойленко и Арканова. Генерал по привычке поднял голову,
