кричать пропало, сменившись тупым безразличием: в конце концов, иезуит заслуживал подобного конца.
Закутанная в плащ фигура сделала осторожный, крадущийся шаг вперед. Под подошвой пыльного кавалерийского сапога пронзительно скрежетнула кирпичная крошка; герр Пауль резко обернулся, вскрикнул и с неожиданным проворством вскинул свой уродливый пистолет. Сабля оранжевой молнией сверкнула в полумраке каземата, описав стремительную огненную дугу; грянул выстрел, каземат заволокло дымом, и в дыму раздался отчаянный вопль боли и ужаса.
Дым сразу рассеялся, и княжна увидела герра Пауля, который, стоя на коленях и низко склонив голову, сжимал левой рукой обрубок правой, из которого толчками била темная кровь. Отрубленная кисть лежала на полу, и из правого ствола зажатого в ней пистолета все еще тек ленивый дымок.
— О, шайзе! — простонал герр Пауль.
Это были его последние слова, заменившие иезуиту молитву. Сабля вновь взлетела и опустилась со свистом, какой издают рассекающие воздух крылья стрижа, и клинок с хрустом впился в подставленную шею герра Пауля. Несколько теплых капель упали на лицо княжны. Она содрогнулась, уверенная, что вот-вот лишится чувств. Она ничего так не хотела сейчас, как лишиться чувств, но почему-то, несмотря ни на что, оставалась в сознании и видела все, что творилось вокруг нее.
Незнакомец наклонился, чтобы поднять сбитую пулей иезуита шляпу. Когда он выпрямился, его лицо попало в полосу света от фонаря, и, увидев это слегка изможденное, но все еще красивое черноусое лицо, княжна вскрикнула и наконец-то лишилась чувств.
— Пся крэв, — проворчал незнакомец, вынимая из-под плаща сигару и прикуривая от фонаря.
Он выпрямился, отряхнул испачканную шляпу, нахлобучил ее на голову и задумчиво поиграл саблей, стоя над связанной, лежащей без сознания княжной.
— Нет, — сказал он наконец. — Нет, холера ясна, так не пойдет. Сначала нужно поговорить.
С этими словами он снова наклонился, вытер клинок об одежду герра Пауля, с лязгом бросил его в ножны и широким шагом покинул каземат, дымя зажатой в зубах сигарой и на ходу выпрастывая из-под плаща оба пистолета.
Глава 16
Услышав глухой хлопок пистолетного выстрела и жуткий вопль, от которого по всему подземелью пошли замогильные отголоски, Хрунов слегка насторожился, но тут же пожал плечами и расслабился: эти звуки, вернее всего, означали бесславный конец иезуита, а вместе с ним и проклятой княжны. Поручик по- прежнему не чувствовал никакого душевного подъема: ну покончил с княжной, ну нашел золото... Он очень надеялся, что радость придет с первым глотком шампанского, выпитым на мраморной террасе белого дворца в незнакомом приморском городе, но в глубине души подозревал, что и тогда она не будет полной. Сбывшаяся мечта скучна, мы все это знаем, но упорно обманываем себя, бредя от одной мечты к другой, разочаровываясь и тут же выдумывая себе новую недосягаемую цель, потому что иначе нельзя жить.
Часы показывали три четверти первого. «Сволочь Ерема, — подумал Хрунов. — Сколько можно возиться с девчонкой? Эстет, так его раз так, любитель острых ощущений... Странно, почему она не кричит? Гордая... Впрочем, против настоящей боли не поможет никакая гордость».
Он покосился на сундуки, содержавшие в себе его будущее состояние — нет, просто его будущее, — спрятал в карман часы и медленно встал. Время шло, и мысли о приближающемся рассвете, а также о княжне, которая почему-то не кричала, моля о пощаде, беспокоили его все сильнее. Наконец Хрунов решился пойти и проверить все самолично, а заодно и поторопить замешкавшегося Ерему — что он себе думает, упырь одноухий? Утро скоро, а он развлекается...
Светя себе фонарем, он дошел до первого поворота и тут услышал шаги. Шаги гулко звучали в темноте, отдаваясь под низкими сводами; они приближались, но, сколько поручик ни вглядывался во тьму коридора, ему так и не удалось разглядеть ни малейшего проблеска света.
— Ерема, — позвал Хрунов, как можно дальше вытягивая перед собою руку с фонарем, — ты, что ли?
Никто не отозвался, но шаги зазвучали увереннее, тверже и... быстрее. Хрунов почувствовал, как в такт этим шагам из черного жерла коридора на него толчками накатывает замогильная жуть. Обладатель этой гулкой поступи словно гнал перед собою кровавых призраков прошлого.
— Ерема, брось дурака валять, — сказал Хрунов и попятился, вдруг преисполнившись уверенности, что из глубины коридора к нему приближается кто угодно, но только не одноухий бородач.
Шаги приближались.
— Эй! — крикнул Хрунов и осекся, потому что в этот самый миг на границе освещенного фонарем пространства возникла закутанная в темный плащ фигура.
Хрунов разглядел рваную бахрому плаща, пятна на обвисших полях шляпы, а главное, два направленных на него пистолета и немного успокоился: по крайней мере, это был живой человек, ибо призракам и демонам не свойственно прибегать к помощи огнестрельного оружия. Ситуация складывалась острая, но не более того; имея дело с человеком из плоти и крови, можно рассчитывать на успех, особенно если учесть небывалый размер ставки.
— Ты кто такой? — сердито спросил Хрунов, осторожно отступая в глубь коридора. — А ну покажи лицо!
— Затем и пришел, холера ясна, — сказал незнакомец, мигом утратив последние остатки мистического ореола.
Хрунов отпрянул: такого он никак не ожидал.
— Ба, — сказал он с искренним изумлением, — Огинский! Вас совсем отпустили из ада или только на побывку?
— Все мы здесь на побывке, — философски ответил пан Кшиштоф Огинский, по очереди взводя оба курка. — Но тебе уже пора возвращаться.
— Вечно вы куда-то спешите, приятель, — сказал Хрунов, продолжая потихонечку отступать под дулами двух пистолетов. — Экий вы, право, торопыга! Столько времени не виделись, и — здравствуйте! — с ходу, не успев лба перекрестить, тычете пистолетом в живого человека. Могли бы поговорить, обменяться новостями... Могли бы, по крайней мере, объяснить, какого черта вы живы и разгуливаете посуху, когда все уверены, что вас давно съели рыбы!
— Стрелять надо точнее, тогда и удивляться не придется, — сказал пан Кшиштоф и выплюнул окурок сигары. — Вот я, к примеру, не намерен повторять ваши ошибки.
— Похоже, я действительно дал маху, — признал Хрунов. — Ну, так ведь и вы виноваты! Вольно же вам было прыгать в озеро, подохли бы на берегу, чинно-благородно, как все нормальные люди... Я-то надеялся, что вы утонули.
— У меня завидный объем легких, — любезно сообщил пан Кшиштоф и кивнул на сундуки. — А вы, я вижу, с прибылью!
— И притом не один, — добавил Хрунов. — Сюда вот-вот придут мои люди, так что...
— Мертвые не ходят, — перебил его Огинский. — Половину ваших людей вы перестреляли сами, облегчив мне задачу, а вторая половина сейчас остывает в бурьяне.
— В таком случае вы пришли весьма кстати, — быстро оправившись от удара, сказал Хрунов. — На улице стоит карета. Давайте погрузим в нее золото и увезем, а после разделим пополам и разойдемся раз и навсегда. Договорились?
— Однажды мы с вами уже договаривались, — напомнил пан Кшиштоф. — В тот раз козыри были у вас на руках, а теперь положение несколько иное. Что, скажите на милость, может помешать мне забрать не половину, а все целиком?
— В самом деле, что? — задумчиво повторил Хрунов. — А пожалуй, вот это!
С этим выкриком он внезапно метнул в Огинского масляный фонарь — единственное оружие, которое сейчас было у него в руках. Слегка растерявшись от неожиданности, пан Кшиштоф даже не подумал уклониться от летящего ему в голову светящегося предмета, а просто отмахнулся от него, как от летучей мыши. Фонарь встретился с зажатым в руке Огинского пистолетом; треснуло разбитое стекло, фонарь отскочил и косо отлетел обратно, на лету обратившись в косматый огненный шар. Шар этот упал на пол позади Хрунова и покатился, разбрызгивая вокруг горящее масло и оставляя за собой дорожку коптящего пламени.
