как огромная гиря, все еще висело не желающее расставаться с последней искрой жизни тело Школьникова. Юрий услышал негромкий, но очень отчетливый хруст и не понял, что это хрустело: нос противника или его собственная многострадальная кисть.
Блондин отлетел назад и упал на спину под дверью, которая вела на пожарную лестницу. Юрий шагнул следом, машинально баюкая ушибленную руку, и остановился, увидев, что противник выведен из строя. Глаза блондина были закрыты, из приоткрывшегося рта медленным густым потоком стекала яркая кровь. Еще две блестящие, словно лакированные, струйки крови сбегали из ноздрей. Крови было как-то уж очень много, и Юрий понял, что хрустела все-таки переносица блондина.
Отлично, подумал Юрий. Вот тебе и интервью, оно же допрос с пристрастием. Называется, поговорили. Заставь дурака Богу молиться…
Позади него что-то лязгнуло. Юрий резко развернулся на сто восемьдесят градусов, но увидел только сомкнувшиеся створки дверей лифта. Оранжевая лампочка вызова, немного помедлив, погасла. Юрий снова резко обернулся: ему показалось, что блондин очнулся и целится в него из пистолета. Но тот лежал в прежней позе, широко раскинув по кафельному полу руки, одна из которых все еще сжимала рукоятку старенького безотказного “вальтера”.
Юрий перешагнул через ноги лежавшего на боку Школьникова, заметив при этом, что старик, кажется, еще дышит. Из-под него тоже растекалось медленно растущее кровавое пятно. “Нужно вызвать “скорую”, – подумал Юрий. – Но сначала – блондин. Надо, как минимум, забрать у него пистолет, не то, чего доброго, очнется и начнет палить в самый неподходящий момент."
Он подошел к блондину, присел над ним и для начала попытался нащупать пульс. Пульса не было ни на запястье, ни под подбородком. Юрий озадаченно почесал затылок здоровой рукой. “Чепуха какая-то, подумал он. – Только не надо мне рассказывать, что я укокошил его одним ударом. Или все-таки?.. Где-то я то ли читал, то ли слышал о подобном случае, и именно после удара по переносице. Кость ломается, и осколок может вонзиться в мозг… А ведь похоже, что так оно и было. Иначе с чего бы ему не дышать? Раз так, то к пистолету я не притронусь, решил он. Пусть лежит, где лежит."
Он медленно встал и сделал шаг назад, не торопясь поворачиваться к блондину спиной из уважения к смерти, пусть даже смерть эта была нелепой и вполне заслуженной. Его нога зацепилась за что-то, с глухим шорохом поехавшее по кафелю, и Юрий вздрогнул, решив, что запнулся о ногу Школьникова. Однако это оказалась не нога. Обернувшись, Юрий увидел брошенную блондином сумку. Сам не зная, зачем ему это нужно, он присел и машинально расстегнул “молнию”.
Первым делом под руку ему подвернулась туго набитая картонная папка. Юрий развязал тесемки, перебросил несколько верхних листков, рассмотрел пару фотографий и отложил папку в сторону. Того, что он увидел, было достаточно, чтобы понять: перед ним досье на блондина, начатое много лет назад и составленное тщательно и скрупулезно. Судя по этому досье, блондин был очень любопытной и очень опасной фигурой. Юрий подумал, что ему чертовски повезло, раз он вступил в единоборство с этим типом, даже не зная, кто он такой, и остался при этом в живых. Ядовитые змеи опасны не сами по себе, а лишь тогда, когда ты не знаешь, с кем имеешь дело и обращаешься с коброй как со шнурком от ботинка. “Впрочем, – подумал Юрий, – он ведь тоже не знал, с кем едет в одном лифте. Если бы знал, пристрелил бы сразу. А он, наверное, решил сначала выяснить, кто еще, кроме меня, в курсе дела. А я ведь до сих пор так и не понял, в курсе какого именно дела нахожусь. И понимать не хочу, если уж быть до конца честным… "
Под папкой лежали деньги – не так уж и много для человека, лично вернувшего в банк украденные четыре с половиной миллиона долларов, но гораздо больше, чем он мог бы заработать за несколько лет, крутя баранку в редакции, в таксопарке или где бы то ни было. Юрий ненадолго задумался, а потом, невесело усмехнувшись в ответ на какие-то свои мысли, задернул “молнию” сумки. “Давай, – подумал он, – отнеси деньги в милицию. А еще лучше отдай Мирону: уж он найдет, куда их пристроить…"
Школьников застонал, приходя в сознание, и Юрий склонился над ним. Рана у Владислава Андреевича была скверная. Юрий подумал, что, будь старик чуть-чуть пожиже, он умер бы сразу. Впрочем, и при железном здоровье Школьникова ему, похоже, осталось совсем немного – какая-нибудь пара минут, от силы полчаса. Юрий знал толк в огнестрельных ранениях и видел, что перед ним не жилец.
– Сейчас, – сказал он, пытаясь сообразить, как остановить кровотечение. – Потерпите немного. Сейчас я вызову “скорую”.
– Чепуха, – с трудом вытолкнул из себя Школьников. Когда он заговорил, на губах у него начали вздуваться розовые пузыри, и Юрий понял, что его диагноз был верным: Школьников умирал, – Слушай, – продолжал Владислав Андреевич. – Все равно.., никому.., жалко. Счет.., в швейцарском банке.., номер.., запомни…
– К черту номер, – сказал Юрий. – Надо вызвать “скорую”.
– Молчи… Время…
Школьников успел повторить номер дважды и начал говорить по третьему разу, прежде чем потерял сознание. Через несколько секунд он умер.
Юрий встал, подобрал с пола сумку с деньгами, огляделся, словно решая, как поступить, а потом подтолкнул носком кроссовка поближе к трупу Караваева лежавшее на полу досье и двинулся к лифту.
В больничном садике было сколько угодно солнца, зелени и свежего воздуха, но Юрий никак не мог отделаться от ощущения, что здесь отчетливо попахивает больницей: карболкой, лизолом, какими-то лекарствами, уколами и дезинфекцией. Впрочем, запах, вполне возможно, и в самом деле существовал: он мог исходить от слонявшихся вокруг или сидевших на садовых скамейках людей в больничных пижамах, халатах и тренировочных костюмах. Они беседовали с родственниками, жадно курили принесенные “с воли” сигареты, а то и украдкой прикладывались к бутылке, закусывая контрабандное спиртное домашней снедью.
Светлов тоже жевал – насколько мог судить Юрий, скорее по инерции, чем из-за чувства голода. Он неловко чистил принесенный Юрием апельсин одной рукой, время от времени помогая себе зубами, отрывал от него дольки и по одной совал их в рот. Лицо у него было задумчивым и бледным, но отнюдь не осунувшимся: видимо, родные и знакомые прикармливали его неплохо, а малоподвижный образ жизни превращал лишние калории в жирок так же верно, как мороз превращает воду в лед. Рука у него все еще болталась на перевязи, плечо покрывала грязноватая гипсовая броня, а серая больничная пижама делала его похожим на пациента тюремного госпиталя.
– Да, – меланхолично жуя, проговорил Светлов, рассеянно глядя на воробьев, которые шумно плескались в цементной чаше неработающего фонтана. – Значит, из газеты ты уходишь…
– Сам понимаешь, – ответил Юрий, – либо я, либо. Мирон. А главный редактор газете нужнее, чем водитель. И потом, надоело. Ты не поверишь, но, если не считать Афгана, я и за границей-то ни разу не был. Хочу прошвырнуться, посмотреть мир…
– Ого, – немного оживившись, сказал Светлов. – Да ты никак получил наследство?
– Что-то вроде этого, – уклончиво ответил Юрий. – Можно сказать, да.
– Да, – снова сказал Светлов и засунул в рот очередную дольку апельсина. – Интересная история. Каждый по ее окончании что-нибудь получил. Школьников получил пулю в брюхо, Мирон получил по морде, ты получил наследство, а я – перебитую ключицу…
– И тему в придачу, – напомнил Юрий. – Сев-рук, Школьников и Караваев – это тебе не асфальт, который кто-то авоськами воровал с кольцевой.
– Ха, – сказал Светлов, – тема… Мирон удавится, а не напечатает такой материал. Прежде всего потому, что он сам в этом замешан. И потом, он у нас скользкий тип. Очень хорошо чувствует, что своевременно, а что попридержать. Да и время… Пока я выйду из больницы, коллеги уже успеют затрепать эту историю с двойным проектом торгового центра буквально до дыр. Ты что, газет не читаешь?
– Не то чтобы совсем не читаю, – признался Юрий, – но стараюсь по мере возможности делать это как можно реже. А что касается Мирона… Ну что, на нем свет клином сошелся, что ли? И потом, все подробности этого дела знаешь только ты, я имею в виду – из журналистов. Причем знаешь не понаслышке – сам все видел, сам все слышал, сам, понимаешь, с поленом в руке на киллера ходил… Тебе и карты в руки.
– Издеваешься, да? С поленом на киллера… Полено-то я с перепугу схватил, и вообще… Вообще, Юра, для того, чтобы такое написать, нужно большое мужество. Особенно если то, что ты собираешься писать,
