Все навострились, руки потянулись к табельному оружию. Силуэт мелькнул ближе, потом человек наконец показался во весь рост. Он был щуплым, невысоким. Двигался ссутулившись, втянув голову в плечи, будто заранее вымок от еще не начавшегося дождя.
Приблизился к свежей насыпи с искусственными венками, шмыгнул носом и разрыдался.
Этого блюстители закона никак не ожидали. Кидаться на плачущего человека? Может, в самом деле кто-то очень близкий.
Вдруг у Парамонова мелькнуло подозрение, он вспомнил фотографии покойного из семейного альбома — те, что засняты были в полный рост.
Неужели он, водитель? Сделав шаг из кустов, следователь включил фонарик.
— Стоять, Синицын, не дергаться!
Человечек заслонился руками, потом шарахнулся было в сторону. Но увидел еще фигуры и опустился на землю.
Это на самом деле был водитель, и на свету он выглядел жалко: взлохмаченный, в грязной одежде, с трясущейся нижней челюстью.
— Арестовывайте на здоровье, — повторял он даже с некоторым облегчением. — Только я ни в чем не виноват. Это все он.
Для верности на воскресшего из мертвых все-таки надели наручники. Еще в машине Парамонов начал допрос — так ему не терпелось:
— Зачем скрывался, скажи на милость?
— Черт дернул. Трейлер на меня ведь был оформлен. А там сразу ясно, зачем подъезжали к трубе. Сразу меня бы за шкирку: кому возил?
Хозяин бы выкрутился, а всех собак на меня бы навешали.
— Хозяин заправки? Ясно… А кто тогда сгорел, чей труп?
— Мужик со мной ездил, напарник. У него здесь в городе никого не было, никто не должен был заявить о пропаже.
Синицын признался, что измучился за эти дни без еды, без крыши над головой. Боялся высунуть нос, чтобы не быть обнаруженным. Прятался в зарослях, спал на земле.
С самого начала не оценил, на что решился.
Понял потом, когда сообразил, что придется родным хоронить чужие, обгоревшие дотла останки.
Представил собственные похороны, добрые слова на поминках. И потянуло на кладбище.
— Сам не пойму зачем. Тоска какая-то брала каждую ночь, — спешил выговориться Синицын.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — ответили ему. — Сейчас в камере отоспишься как человек, горячего похлебаешь.
По приезде водитель трейлера подробно рассказал, как было дело. Оказалось, другие мотоциклисты не имеют ко взрыву отношения.
— Я так понял, что они сами этого… его ищут.
По счетам поквитаться.
— Как обращались друг к другу? Имена слыхал?
— Я тогда ничего не соображал, только думал, как ноги унести подальше. Вроде старшего Атаманом называли.
— Атаманом, — повторил Парамонов, записывая.
— Бандитские разборки, — констатировал коллега из местных.
Байкеров Терпухин нашел на том же месте, где оставил. Оба спали без задних ног, завернувшись в армейские одеяла, предусмотрительно взятые в дорогу. В костре тлели угольки.
С минуту Юрий присматривался к мотоциклам. Наконец остановился на «Волке». Снял с боковой подножки, покатил рядом с собой, придерживая за руль. Стоп, надо оставить сообщение.
Иначе утром Штурман от горя с ума сойдет, пока догадается, чьих это рук дело.
Письменных принадлежностей у Терпухина не было. Пришлось процарапать «Атаман» большими заметными буквами прямо на земле, на месте «парковки» «Волка» Теперь можно уводить машину по-тихому. Если ребята проснутся, никакими силами не отвяжешься. А Гоблину их подставлять нельзя.
Даже на трассе Терпухин не сразу завел «Волка». Прокатил по ровной обочине и оседлал только тогда, когда уж точно до места ночлега не мог донестись стук. Он знал, что даже близко не сравнится с противником в искусстве езды на мотоцикле, особенно езды экстремальной, на грани. Мало кто из заядлых байкеров мог тягаться в этом с Гоблином.
Конечно, у Гоблина преимущество. Кроме мастерства всадника, еще и сам хромированный конь у него несравнимо лучше. Ни один, даже самый патриотичный, из байкеров не стал бы спорить, что «Харлей» сильней. Причем сильней не только наворотами, но по всем техническим характеристикам.
Штурман хорошо знал данные модели девяносто шестого года, на которой сейчас ездил Гоблин. И не раз сравнивал движок в тысячу двести кубиков и шестьдесят три «лошади» с «ураловским» — объемом в семьсот пятьдесят и мощностью в сорок пять лошадиных сил. Да и эти сорок пять здорово обрезает четырехскоростная коробка.
И все-таки Атаман верил в успех. Верил, что воля к отмщению сильнее злой воли. А воля — главное в любом противостоянии.
Посматривал на часы, не слишком уверенный, что они идут правильно. Поглядывал на небо, пытаясь подтвердить показания стрелок по местонахождению лунного диска. За многослойными тучами луна просматривалась с трудом. Сбивали и вспышки холодного света — пока еще не очень яркие, отдаленные. Гром тоже доносился глухо, но, судя по всему, гроза продвигалась все ближе и ближе, ей будто тоже назначена была встреча в полночь.
На тридцатом километре маячил синий щит, где именно эта цифра стояла возле названия города. Притормозив прямо под ним, Атаман огляделся по сторонам. Никого… Промчалось несколько машин в ту и другую сторону, очередная вспышка заставила щит отбросить на дорогу отчетливую тень.
Неизвестно, насколько Гоблин пунктуален.
Во всяком случае он, Терпухин, готов прождать здесь до рассвета.
Долго ждать не пришлось — очередной отзвук грома не затих после раскатов, плавно перешел в отдаленный рокот двигателя. Ошибиться было трудно, звук «Харлея» отличался от звука любой другой марки мотоциклов.
Атаман тронулся навстречу. Он не имел заранее никакого плана. Обдумывать свои действия стоит тогда, когда имеешь дело с вменяемым противником. У простого бандита своя цель, у террориста-фанатика — своя. Можно предвидеть их действия при конкретном раскладе. Но если у врага нет цели, как нет «своих» и «чужих», если он способен выкинуть что угодно исключительно из любви к острым ощущениям…
Гоблин мчался с погашенными огнями. Терпухинский «Волк» должен был слепить бородача все больше. Пятно размером с головку спички стремительно вырастало. Вот уже можно различить голову в черной лакированной каске и даже глаза — немигающие, широко раскрытые.
Оба мотоцикла летели прямо друг на друга.
Казалось, еще секунда — и они врежутся друг в друга с грохотом и треском, ломая рули, плюща передние крылья и хромированные трубы Но в последний момент Гоблин поднял «Харлея» на дыбы и одновременно чуть-чуть, едва заметно подал в сторону.
Терпухин успел разгадать маневр, словно очередная вспышка молнии просветила сознание до самого дна. В воздухе переднее колесо можно поворачивать как угодно — направление от этого не изменится. Развернутое поперек, оно должно было зацепить краем голову Атамана и неминуемо выбить его из седла.
Никогда еще Терпухин не исполнял на мотоцикле такого номера, но времени на раздумья не было. Инстинктом бойца он резко накренил «Урал», уходя от удара. Пытаться цеплять противника в таком неустойчивом положении было бы самоубийственно — пришлось пропустить «Харлей».
Кое-как Атаман выровнял машину. За спиной послышался хохот, уносимый вдаль будто ветром. Но хозяин «Харлея», конечно же, никуда не исчез. Он в полной мере чувствовал свое преимущество. Преимущество не просто суперпрофессионала, а человека, давно прикипевшего к машине кожей,
