Катя знала, что раз в полгода муж срывается.
Последний срыв случился почти три месяца назад на дороге, когда он увидел ее с мотоциклистами. Поэтому были все основания не ждать следующего срыва так скоро.
— Без истерики, умоляю, — она устало прикрыла глаза.
Это окончательно вывело его из себя.
— Истерика? Ах ты дрянь!
Кате показалось, что он вот-вот сдернет скатерть вместе с дорогим ужином. Или швырнет в окно бутылкой. Но приступ бешенства быстро прошел. Улюкаев опустился на колени и спрятал лицо у жены на животе.
— Прости… Если бы ты хоть сказала, что не так, что тебя не устраивает.
Он много чего еще бормотал. Катя посматривала на часы — пора засыпать, чтобы завтра не так мучительно просыпаться. Но нужно дать ему выговориться…
Последние километры до асфальта Терпухин буквально на себе выволакивал чоппер. Глина налипала на колеса, и счищать ее не имело смысла: несколько оборотов — и все в прежнем виде.
Раз за разом приходилось останавливать движок на отчаянно ревущем в «буксе» мотоцикле, соскакивать в грязь, изо всех сил толкать машину вперед.
На подошвы глина налипала так же быстро, как и на колеса. Ноги разъезжались в стороны, не позволяя найти точку опоры. Промокший до нитки Атаман утешался одним: могло быть хуже.
Если б только сделал себе поблажку, решил переждать у таможенника до утра, мучился бы так весь отрезок пути до гравийки.
Иногда казалось, что борьба с водой и грязью не имеет смысла. Что если он давно уклонился от правильного направления в эту беззвездную и безлунную ночь? Кружит по кругу или уходит все дальше в казахскую степь.
Подставить мотоцикл на подножку, нахохлиться на сиденье под куском брезента в ожидании утра? Вдруг к восходу подморозит, как-никак начало ноября. Глиняное тесто схватится сверху корочкой — уже легче.
Но бывшего капитана спецназа, казака из станицы Орликовской никогда бы не выбрали Атаманом, если б он способен был опустить руки перед «объективными условиями». Яростный азарт заставлял сердце стучать в том же сбивчивом ритме, что и движок, переставленный на чоппер с мотоцикла другой модели. В мокрой одежде Атаман не чувствовал холода при температуре не больше пяти тепла. Каждая мышца работала, и струи дождя, попадая за шиворот, нагревались, пока скатывались по спине.
Он заслуживал победы, какой бы скромной она ни выглядела. Вот и мокрая, плохо разровненная гравийка, очередное жалкое подобие дороги. Но ехать все-таки можно.
Достаточно долго он не встречал ни одной машины. Потом нагнал странный экипаж: солидный «внедорожник» тянули две лошаденки — худые и чахлые. На одной из них сидел верхом казах.
Удивленный Терпухин притормозил, поинтересовался, в чем дело.
— Такая хорошая машина и ломалась, — объяснил казах. — Здесь по дороге машин совсем мало. Ходил, меня нашел.
Неожиданности на этом не закончились.
— Терпухин! — радостно крикнул человек из машины.
Казалось невероятным, чтобы здесь, далеко от родного края, в безлюдной глуши, случайный встречный мог узнать Атамана. Но в голосе действительно слышалось что-то знакомое.
— Погоди, не уезжай!
Водитель выскочил на дорогу — при той скорости, с которой лошаденки тащили внедорожник, он мог сделать это, не рискуя переломать ноги. Подбежал, обнял Юрия, как родного.
В таком месте и при такой погодке в самом деле кинешься, как к брату, даже к плохо знакомому человеку.
— Как я рад тебя видеть! Господи, в такой глуши!
Бедняга Улюкаев. Неужели опять в поисках?
— Я не забыл насчет твоей просьбы. Только вот угораздило в аварию попасть — валялся в больнице, пока кости срастались. А то, может, и встретил бы ее.
— Вернулась, потом снова пропала, — махнул рукой Улюкаев. — Пошли в машину, поговорим.
— Вообще-то мне желательно побыстрей попасть на нормальную дорогу. Заколебался уже.
— А я устал спешить. Дотянет сын степей до местного автосервиса — там посмотрят тачку.
Не знаю, правда, что они с ней сотворят. Лишь бы ничего серьезного не полетело.
— Сам смотрел?
— Не рублю насчет машин. Крутился все время с фирмой, с делами, некогда было вникать.
Сейчас жалею, конечно.
— Дай-ка, может, я суну нос. Не могу назвать себя крупным спецом, но чем черт не шутит.
За время разговора казах спешился. Теперь они с Улюкаевым стояли по разные стороны от Юрия, открывшего капот.
— Ключи у меня есть в багажнике, полный набор, — с надеждой произнес хозяин внедорожника.
— Неси, с тебя бутылка.
Насчет бутылки Атаман, конечно, шутил — она сейчас была не ко времени. Но машина скоро ожила, заворчала. Казах огорчился было, что не получит обещанного, но Улюкаев на радостях выплатил ему даже больше.
Дождь закончился, появились первые признаки хмурого неласкового рассвета, и всадник медленно затрусил назад, придерживая за уздцы вторую лошадку.
— Поехали вместе, — попросил Улюкаев, удерживая Юрия возле автомобиля. — Мне сейчас живая душа нужна.
Глаза у него поблескивали. Мужик был до того издерган, что от неожиданной удачи даже подступали слезы.
— Как ты себе это представляешь?
— Закинем твой мотоцикл на крышу, у меня там все оборудовано.
— Прихватить есть чем?
— Обязательно.
Уступка Терпухина не была проявлением слабости. Трудно взять и отвернуться от человека, которому просто нужно поговорить, облегчить душу. Тем более что на казахском «автобане» в любом случае не разгонишься.
Тронувшись с места, Улюкаев запустил компакт-диск, стоявший в проигрывателе. Зазвучала вполне уместная при окружающем пейзаже «Роза пустыни» Стинга. Бизнесмен опять всхлипнул.
— Ну-ну, не раскисай, — попытался ободрить Атаман.
— Все нормально. Просто ей нравилась эта вещь, часто слушала.
«Наплюй и забудь», — просилось на язык Терпухина. Но если бы все было так просто. Со стороны легко давать советы, а если вспомнить самого себя влюбленным в женщину… Носом Юрий, конечно, не хлюпал, но уснуть, бывало, не мог.
Дела давно минувших дней.
– Так ты опять в поисках?
— А что еще делать? Мог бы заявить о пропаже, но не хочу, чтобы ее менты отлавливали.
Сказать, с кем видел Катю? Но ведь не можешь поручиться на сто процентов, зачем тогда душу травить человеку? Тем более она в тот раз вернулась. Может, просто покаталась с Гоблином, как раньше с Майком?
— Ну а как ты сюда заехал? Вряд ли она подалась в такие неуютные места.
— Плохо ты ее знаешь. Ей плевать на комфорт, ей не нужны никакие тусовки с дорогим выпивоном и сплетнями. Ей хочется чего-то особенного, она и сама не знает чего.
— Похоже, ты хорошо ее понимаешь. Зачем тогда нервы рвать?
— Понимают здесь, а чувствуют вот тут, — Улюкаев вначале постучал себе по лбу, затем по левой стороне груди.
