– Неважно, что говорил участковый.
– Ой, извините, извините, я расплакалась, как ребенок. Извините.
– Ничего страшного. Хочешь чаю?
– Да, хочу. Нет, не хочу, – тут же спохватилась девушка, поняв, что мешает.
Комбат посмотрел на нее чуть свысока, но с каким-то отеческим участием.
– Успокоилась? – комбат налил ей чашку чая, бросил ломтик лимона и поинтересовался. – С сахаром или без? Конфет и шоколада у меня нет, ты уж извини.
– Не надо мне ничего, ни конфет, ни шоколада. Только не пишите заявление.
– Но мы же договорились, я никому никогда не жалуюсь, я не привык.
– Как хорошо, что вы такой!
– Ладно, не надо, я сам прекрасно знаю, какой я. И твои похвалы мне не нужны.
– Ой, вы не знаете, Борис Иванович! Не знаете. Я так вам благодарна!
– Скажи, кто тебя научил пойти ко мне.
– Никто не учил. Я уже взрослая и все понимаю. Я сама, Борис Иванович.
– Ну ладно, сама так сама. В общем, считай, мы обо всем договорились. И я выпью с тобой чаю.
Борис Рублев и Лиля Свиридова сидели в маленькой кухне и пили чай.
– Ты учишься в школе? – спросил Рублев. – Только не ври.
– Да, в десятом классе.
– А почему сейчас не на занятиях?
Девушка замялась.
– Как-то…
– Ну же, почему? – уже строго – так, будто перед ним была не школьница, а молодой боец его бывшего подразделения, спросил Борис Рублев.
– Я пойду в школу завтра. Сегодня я хотела поговорить с вами.
– Могла бы и вечером поговорить, после школы. Ты меня соучастником своих безобразий не делай.
– Я боялась, что не успею. Я всю ночь не спала, плакала…
– Вот еще! – словно не веря услышанному, заулыбался комбат. – А ты, я смотрю, хорошая девчонка. Небось, учишься неплохо?
– Да неплохо, без троек, Борис Иванович.
Но это теперь, раньше хуже училась.
– Без троек – это совсем хорошо. А куда собираешься поступать? – не зная, что еще спросить задал вопрос Борис Рублев.
– Я еще не решила. Хочу стать фотомоделью. Только не подумайте, я знаю, что это работа, а не развлечение и не разврат.
– Кем-кем? – заулыбался комбат, и его улыбка словно обезоружила девушку. Она даже поперхнулась чаем.
– Фотомоделью.
– Ты – фотомоделью?
Девушка кивнула.
– Интересно… В мое время таких профессий не было, – комбат взглянул на часы. – Знаешь, Лиля, передай своим ребятам, что я никуда не буду писать – никаких заявлений. Объясни им, чтобы они запомнили на всю жизнь: старшим всегда надо уступать дорогу, всегда надо снимать шапку, когда входишь в дом, и всегда надо говорить спасибо, когда тебе сделали что-то хорошее.
– Спасибо, – пробормотала Лиля, явно смущаясь. Ее щеки тут же порозовели, а глаза вновь заблестели. Девушка была готова расплакаться.
– Ладно, тебе, успокойся. У меня еще есть дела.
Пойдем.
– Давайте я помою посуду?
– Да ты что! Думаешь, Борис Рублев не может сам помыть посуду?
– Нет, я просто хотела вам помочь.
– Не надо.
Лиля посмотрела на умывальник, полный грязных тарелок, и комбат почувствовал смущение, почувствовал, что и он краснеет.
– Черт побери, – пробормотал Борис Рублев, – действительно, девушка права. Надо убрать, надо вымыть квартиру. А то я уже совсем дошел, наверное, недели две не убирал.
Они вышли на площадку. Лилия вновь принялась благодарить Рублева.
А он махнул рукой:
– Да хватит тебе! Иди лучше учи уроки, а то не станешь ты никакой фотомоделью и придется идти работать водителем троллейбуса или трамвая.
Лиля рассмеялась. Ее смех был веселым и добродушным, как и улыбка.
– Да-да, я пойду. Извините, – и Рублев услышал, как девушка быстро побежала по ступенькам.
«Хорошая, в принципе, девчонка, только водится со всякими шалопаями. Хотя, может быть, я просто чего-то в этой новой жизни не понимаю или, как говорит молодежь, не „догоняю“?»
Комбат вышел на улицу, вдохнул непривычно холодный влажный воздух.
«Теперь куда?» – задал он себе вопрос и, увидев на стоянке несколько такси, заспешил к ним.
– Доброе утро, – открывая дверь, пробурчал Борис Рублев, усаживаясь на переднее сиденье.
– Какое, на хрен, доброе! – пожилой таксист посмотрел на забрызганное дождем стекло.
– Да, не очень доброе, – согласился Рублев, – но от моих слов оно хуже не стало.
– Куда поедем, командир?
– Поедем вначале на Малую Грузинскую.
– Это не близкий путь.
– Да, не близкий.
– Значит, и дорогой.
– Не бойся, я не скажу потом, как приедем, что забыл деньги дома.
Мотор взревел, и машина понеслась, разбрызгивая лужи и изредка сигналя. Комбат откинулся на спинку сиденья, вытянул вперед руки и посмотрел на ссадины на своих суставах.
Тут же смутился, сунул руки в карман, нащупал пачку сигарет и две зажигалки, одна из которых уже не работала. В пачке осталась одна сигарета.
«Странно, – подумал комбат, – и вчера вечером, когда я выходил из такси, у меня оставалась одна сигарета – вот она. А я продолжал курить ночью, курил утром, откуда же взялись для этого сигареты?»
И только сейчас до него дошло, что у него дома, на кухне, лежала пачка, в которой лежало несколько сигарет. Комбат улыбнулся.
– Что, настроение хорошее? – наконец-то чуть дружелюбнее, чем раньше, осведомился у своего пассажира водитель.
– Да ничего, вроде бы, распогодилось, – признался Борис Рублев.
– Я вот и смотрю на вас, сидите, улыбаетесь.
Наверное, в гости едете?
– А как вы догадались?
– Не знаю, – пожал плечами пожилой таксист, – лицо у вас хорошее.
– Хорошее? – словно бы не поверив услышанному, спросил комбат.
– Когда человек улыбается, у него всегда выражение лица лучше, чем на самом деле.
– Это точно, – сказал Рублев. – А вы на Кутузовском сегодня не были?
– Был, видел, – сразу же поняв, о чем хочет спросить пассажир, сказал таксист. – Да, взорвали, такую тачку испортили… Такой «мерседес»!
– Все погибли?
– Вот этого я не знаю.
– А передали, что погибли все.
Водитель повернул ручку настройки, и в салоне раздался треск, разложенный пополам двумя колонками, стоящими сзади. Водитель поймал радио-роке, и в салоне зазвучала музыка.
