временем. В другой раз трижды подумает, прежде чем переходить к силовым методам борьбы с переполнением семенных желез...» Потная туша очкарика стояла перед глазами...
...Отшатнувшись, очкарик с трудом сохранил равновесие, смешно замахав руками.
— Ах ты, сучка, — с некоторым удивлением в голосе произнес он, снова подаваясь вперед. — Ну, теперь держись. Неделю будешь ноги колесом держать.
Он попытался снова навалиться на Катю, но та, не мудрствуя лукаво, опять выстрелила в него обеими ногами, сначала поджав их под себя, а потом с силой распрямив, никуда особенно при этом не целясь. Двойной удар пятками пришелся сексуальному гиганту в живот, отбросив его на добрых полметра и согнув пополам — так, словно он растерял целую пригоршню мелочи и теперь внимательно разглядывал пол в поисках закатившихся куда-то монеток. Он с трудом поднял к Кате побагровевшее лицо, по которому ленивыми темными ручейками стекала кровь из глубоких продольных царапин, оставленных Катиными ногтями.
— Ты... что делаешь... ссука? — с натугой выдавил он, неуверенно делая коротенький шаг вперед.
Катя вскочила и попыталась прошмыгнуть мимо него к выходу, но он с неожиданной резвостью выбросил вперед и в сторону левую руку, цепко ухватив ее за подол платья. Платье радостно затрещало, словно всю свою жизнь ждало этого случая. Почему-то именно это звук достал Катю окончательно, перелив бестолково бурлившую внутри нее панику в законченную, классически совершенную форму холодного бешенства. Она еще раз рванулась, просто чтобы выиграть пару секунд и дать ненависти окончательно выкристаллизоваться, а потом, отставив в сторону острый локоть, сделала резкое вращательное движение корпусом, одновременно нанеся сокрушительный удар локтем. Она била вслепую, но промахнуться было просто невозможно. Катя сильно ушибла локоть и почувствовала, как под ним что-то подалось с отчетливым мокрым хрустом.
Сжимавшая ее подол ладонь разжалась, и толстяк издал звук, похожий на вопль сирены заблудившегося в тумане корабля.
Катя развернулась к нему лицом, почувствовав, как по обнаженной коже бедер медленно сползают трусики, — этот боров порвал резинку. Теперь ей мало было пресечь его поползновения. Как ни прискорбно было это сознавать, но она хотела его убить или, как минимум, покалечить.
Теперь герой-любовник прижимал обе ладони к носу, хотя все еще сохранял согнутое положение. Глаза его опасно выпучились, а между пальцами обильно текла кровь, капая на плиточный пол. Катя с мрачным удовлетворением отметила, что у него наверняка сломан нос. Она дождалась, когда очкарик очухается настолько, чтобы перевести на нее свой ошеломленный взгляд, и только тогда с размаху ударила его по шее — снова локтем. Он был отличным оружием — очкарик охнул и рухнул на колени, уперевшись одной рукой в пол, чтобы не воткнуться в него расквашенной физиономией. Катя прицелилась было пнуть его в брюхо, но передумала — отвести душу можно было и более действенным способом. Она взяла за спинку тяжелый деревянный стул, стоявший возле стола, и с натугой занесла его над головой.
— А ведь я предупреждала, — сказала она, — даже не мечтай.
Очкарик повернул голову и посмотрел на нее снизу вверх. В его глазах был ужас, и он приподнял свободную руку в слабой попытке защититься. Из горла его вырвалось слабое хриплое поскуливание, с нижней губы к полу протянулась рубиновая нитка кровавой слюны.
— Что здесь происходит? — раздался со стороны дверей лязгающий командный голос Веры Антоновны. — Немедленно опусти стул!
— Сейчас, — не оборачиваясь, ответила Катя и в полном соответствии с полученным приказом резко опустила стул на спину стоявшего на четвереньках человека. Стул с треском развалился у нее в руках.
«Как в кино», — отстраненно подумала Катя.
Очкарик тихо, даже как-то обиженно хрюкнул и плашмя, со стуком упал на пол, испустив напоследок протяжный вздох, словно прилег отдохнуть после долгой и трудной дороги.
— Фу, — сказала Катя. — Извините. Я, пожалуй, пойду.
— Так и пойдешь? — спросила Вера Антоновна, неодобрительно оглядывая ее с высоты своего гренадерского роста.
Катя посмотрела вниз, нерешительно провела руками по разорванному платью и замерла в задумчивости, не зная, как поступить с трусиками: то ли попытаться их поддернуть, то ли попросту переступить через них.
— Ну, по-моему, большого выбора у меня нет, — сказала она наконец, мимолетно удивившись тому, что больше не испытывает робости перед огромной администраторшей. Она сгребла в горсть валявшиеся на столе чулки и принялась совать левую ногу в туфлю. Это ей почему-то никак не удавалось, и она пинком отшвырнула туфлю в угол.
Сделав шаг в направлении двери, она налетела на Веру Антоновну, стоявшую непоколебимо, как скала. Та уперлась в Катину грудь огромной, как лопасть весла, ладонью и толчком усадила ее обратно на диван.
— Сидеть, — скомандовала она — негромко, но с очень точно схваченной интонацией дрессировщика, всю жизнь проработавшего с крупными хищниками.
Катя расслабилась — все равно сил на то, чтобы вышибить дух из этой чугунной бабищи, у нее уже не осталось.
Вера Антоновна, не двигаясь с места, внимательно осмотрела распластавшегося на полу человека и издала неопределенный звук — наполовину фырканье, наполовину хрюканье, означавший у нее высшую степень презрения.
— Допрыгался, — не совсем понятно сказала она и повернулась к Кате. — Посиди здесь, я скоро вернусь. Вот тебе на случай, если он очухается и решит побуянить.
Она протянула Кате газовый баллончик.
— Слезогонка, — пояснила она. — Хотя я очень сомневаюсь, что тебе это пригодится.
Катя безучастно кивнула, вставляя в прыгающие губы сигарету. Вера Антоновна, твердо чеканя шаг, покинула комнату отдыха. Катя чиркнула зажигалкой, но замерла, так и не прикурив, потому что услышала, как в замке со звонким щелчком повернулся ключ.
Катя вскинула голову, настороженно вглядываясь в гладкую панель двери. «Черт, — пронеслось у нее в голове, — неужели вляпалась? В первый же день... Где „скорая“, там и милиция. Кто, скажут, уважаемого человека стулом по хребтине отоварил? Пожалуйте, дамочка, в отделение, прояснять вас будем... И пистолет в раздевалке, и дверь заперта. Как же это меня угораздило?»
Она несильно, но с большим чувством пнула разлегшегося на полу очкарика. Тот опять хрюкнул, давая знать, что жив, но не вполне здоров, и попытался приподняться. Катя брезгливо отодвинулась от него подальше, на всякий случай взяв со стола газовый баллончик.
Ну, и что теперь? Катя начинала подозревать, что обладает особым талантом притягивать неприятности, как металлические предметы, по слухам, притягивают к себе молнию. Или это относится просто к высоким предметам, а вовсе не к металлическим? «Господи, да какая разница, — подумала она с отчаянием. — Я-то не высокая и, тем более, не железная, за что же в меня-то лупит и лупит, как в бубен?»
Самым паршивым в сложившейся ситуации, по мнению Кати, было то, что в комнате отдыха, как оказалось, начисто отсутствовали окна. Какие уж тут стеклопакеты... Вот и целуйся теперь со своим диваном...
Она прицельно стряхнула пепел с кончика сигареты очкарику на плешь. Тот замычал и приподнялся на руках, тяжело мотая головой. Лицо его превратилось в красно-синий лаково поблескивающий кочан. Катя испуганно вжалась в угол дивана, выставив перед собой баллончик, но очкарик, устав от своих усилий, снова шмякнулся на пол и остался лежать, тихо постанывая.
Катя встала и, обогнув его по широкой дуге, подобрала с пола ножку развалившегося стула. «Наверняка импортный, — подумала она про стул. — Наш бы выдержал. А вот так мы и поступим, — внезапно успокаиваясь, решила она, стоя перед дверью с газовым баллончиком в одной руке и с ножкой от стула в другой. — Администраторшу жалко, она вроде бы очень даже ничего, но терять нечего, а Вера Антоновна, в конце концов, женщина крепкая, переживет. Пусть только дверь откроют, я им устрою сюрприз».
Словно в ответ на ее мысли щелкнул отпираемый замок. Катя шагнула вперед, вытянув перед собой руку с баллончиком и занеся над головой свою импровизированную дубину. Дверь открылась, и шагнувший в
