– Взяли и воеводу кончили?
– Кончили, воевода-князь! И тут я женился на Груньке, она шла за меня волею, поп венчал.
– Та женка – твоя смерть. Пошто женился?
– Много понравилась бабенка, воевода-князь! Не лгу, ни…
– Она сказала: «Женился на мне Кормушка насильством!»
– Тогда все, князь воевода, женок себе воровали, и я ее украл, а то убили бы. Времена шумели.
– Кот, когда сметану ворует, и тут его бьют крепко! Кого убивал?
– Митрополита Осипа не убивал я, был на Учуге, рыбу ловил.
– То знаю… Дуван имал?
– Денежной имал! При боярине Иване Богданыче Милославском стал в стрельцы, Давыда Баранчеева полк.
– Грунька сказала: «Придет-де в Астрахань князь Яков Одоевский, сбегу на Дон, соберу голытьбу – Козаков, и мы придем, Астрахань пожжем и возьмем!»
– То она, сука, ложью на меня! Поклеп, князь воевода. А вот как приехал ты, меня тогда неведомо пошто без вины Давыд Баранчеев посадил за караул.
– Посадил, знал за што! Гулял и служил, грабил, жег и опять служил. Иди на пытку!
От допросного стола Корнилка повернулся, шагнул к палачам и покорно дал руки. Руки завернули за спину, скрутили и спиной к столу вздернули на дыбу. Руки, поднятые вверх, хрустнули и вывернулись из предплечья. Палач снял с себя плеть, размахнулся, сильным ударом резнул плетеной кожей по спине. По спине Корнилки пошли вниз кровавые бахромы. Он замотал ногами.
– Крепкой бить да грабить, а ногами вьешь, как теленок хвостом? Свяжите ему ноги, положьте деревину! – приказал воевода.
Корнилке связали ноги, меж ног всунули бревно, затрещали суставы разинца.
– Еще шесть боев, тогда снимите!
С окровавленной спиной Корнилку сняли с дыбы; шатаясь, он подошел к столу, из прокушенной от боли губы по русой бороде текла кровь.
– Что прибавишь к тому, о чем спрашивал я, и ты сознался? Корнилка заплетающимся языком говорил то же, о чем рассказывал раньше.
– Видно, парень, тебе еще висеть на дыбе, не говоришь всего!
– Не знаю дальше сказать.
Воевода махнул рукой, Корнилку снова связали и вздернули. Бревна между ног не клали, воевода не указал.
– Бейте крепче! Писцы, чтите бои. Каких воров астраханских знаешь? Назови!
– Митьку Яранца, Ивашку Красулю, иных, князь, много было, но с ними не дружил я.
– Бейте еще! Впадет на ум!
Куски мяса срывала со спины плеть, а Корнилка твердил одно:
– Иных имян не знаю!
– Снимите! Пытки ему довольно, завтра и совсем не надо.
– Ужели кончат меня? Скажи, князь?!
– Конец скажем.
– За что же?!
– Много ходил да плавал по Волге! Эй, дайте Груньку, женку Кормушки Семенова!
Из шалаша стрелец привел к столу Груньку. На бабе пестрый домотканый шугай, расстегнутый, под ним белая рубаха. Сарафан такой же пестрый, голубое с белым, как и шугай. Ноги босы. На голове повязка из куска коричневой зуфи. В повязку плотно спрятаны волосы.
– Ходила домой ты, Грунька?
– Ходила, воевода князь, со стрельцы! – Баба земно поклонилась.
– Принесла тетрадь, о чем говорила в Приказной палате на пытке?
Баба достала из-за ворота рубахи небольшую, завернутую в грязную кожу тетрадь, подала на стол.
– Стрельцы, отведите Кормушку Семенова за дыбу, пусть ждет. А ты говори!
Из голубых больших глаз бабы хлынули слезы.
– Замарал он меня, батюшко воевода, бесчастной пес! Как его взяли стрельцы, и ён, Кормушка, тую тетрадь кинул в сенях под мост[410], завсе играл зернью и карты, все животы проигрывал, а меня в жены имал насильством.
– Пошто за него шла?
– Не подти – убьют! Ходют с саблями, голову ссечь им – как таракана убить.
– Пошто не довела на такого вора?
