– А чьими руками свесишь? – Голос был одинокий, но на этот голос многие откликнулись смехом.
Воевода еще раз крикнул:
– Знайте-е! Всякого, кто беспричинно разрядит пищаль, – за ноги на шоглу[132] струга!
Команда струга гребла и молчала. Воевода, стоя на носу струга, воззрясь на Волгу, сказал себе:
– Полаял Прозоровского Ваньку, он же назло дал мне воров, а не стрельцов! Ништо-о, в бою остынут…
3
Там, где поток Митюшка воровато юлил, уползая в кусты и мелкий ельник, Разин поставил впереди атаманский струг с флагом печати Войска донского, сзади стали остальные. Раздалась команда:
– Челны в поток!
Челны убегали один за одним. Казаки легко, бесшумно работали веслами. Люди молчали. Много челнов скользнуло в поток с Волги, чтоб другим концом потока быть снова на Волге, под носом у воеводы.
И все молчали долго. Только один раз отрывисто и громко раздалась команда Ивана Черноярца:
– Становь челны! Здынь фальконеты! Хватай мушкет – лазь на берег!
И еще:
– Переволакивай челны к Волге!
Шлепанье весел, ругань воеводы стали слышнее и слышнее.
Слышна и его команда:
– Пушкари, в селезенку вас! Готовь пушки, прочисть запал и не воруйте противу великого государя-а!
Таща челны, казаки слышали громовой голос Разина:
– Стрельцы воеводины! Волю вам дам… Пошто в неволе, нищете служить? Аль не прискучило быть век битыми? Пришла пора – метитесь над врагами, начальниками вашими-и!
Впихивая челны в Волгу, боковая засада казаков из потока зычно грянула:
– Не-е-чай!
Отдельно, звонко, с гулом в берегах прозвенел голос есаула Черноярца:
– Сарынь, на взлет!
– Кру-у-ши!
Бухнули выстрелы фальконетов, взмахнулись, сверкая падающим серебром, весла, стукнули, вцепившись в борта стругов воеводиных, железные крючья и багры…
– Стрельцы! Воры-ы! Бойтесь бога и великого государя-а!.. – взвыл дрогнувший голос воеводы.
В ответ тому голосу из розовой массы кафтанов послышались насмешки:
– Забыл матерщину, сволочь!
– Нынь твоя плеть по тебе пойдет, брюхатой!
– Воры! Мать в перекрест вашу-у!
– Цапайся – аль не скрутим!
– Эй, сотник! Спеленали-и, – подь, дай в зубы воеводе!
4
Выжидая ночи, струги Разина стоят на Волге, – три стрелецких воеводина струга в хвосте, на них ходят стрельцы и те, что в греблях были, разминают руки и плечи – обнимаются, борются. С головного воеводина струга на берег перекатили бочку водки, пять бочонков с фряжским вином перенесли на атаманский струг. На берегу костры: казаки и стрельцы варят еду. Под жгучим солнцем толпа цветиста: голубые кафтаны стрельцов Лопухина, розовые – приказа Семена Кузьмина – смешались. К ним примешаны синие куртки, зипуны и красные штаны казаков в запорожских, выцветших из красного в рыжее, шапках. Прикрученный к одинокому сухому дереву, торчащему из берегового откоса, согнулся в голубых портках шелковых, без рубахи, воевода Беклемишев. Его ограбили, избили, но он спокойно глядит на веселую толпу изменивших ему стрельцов. Казаки кричат:
– А вот, стрельцы! Ужо наш батько выпьет да заправитца, мы вашему грудастому брюхану-воеводе суд дадим.
– На огоньке припекем!
– Дернем вон на ту виселицу, куда воеводы нашего брата, казака вольного, дергают!
У воеводы мохнатые, полные, как у бабы, груди. Казаки и стрельцы трясут, проходя, за груди воеводу, шутят:
– Подоить разве брюхана?
– Черт от него – не молоко!
– А неладно, что без атамана нельзя кончить!
– Мы б его, матерщинника!
