— Погоди. Интересно, кто такие. И ее послушаем, как она про уток объяснять будет.
Женя вздохнула. В общем, зря пришла она сюда, но сейчас уж придется потерпеть, уйти неловко.
Щеголеватый, оживленный, с огоньком в темных глазах, Пожаров приветственно помахал рукой.
— Гости к вам, Вера Антоновна!
— Милости просим! — ответила Вера с достоинством.
И Жене показалось, что она в эту минуту даже стала как-то выше ростом, осанистей.
Приезжие были колхозники из соседних колхозов. По округе уже давно шел разговор, что пустуют у них озера. Земля болотистая, глинистая, бугры да косогоры — для пахоты неудобная, урожаи добываются трудно. Мачеха, а не мать-земля у них. А вот озера, где такое приволье для гусей и уток, лежат пустые, только смотрят в небо, облака отражают, да и все. Хотят теперь и колхозы взяться за уток, как Вера Грамова сделала. Да как взяться? С чего начинать?
— Прежде на хозяйство взгляните, — предложила Вера и распахнула калитку в загон.
Колхозники залюбовались стадом снежно-белых птиц, дремавших на воде в заливчике, обнесенном металлической сеткой. И тут же принялись расспрашивать Веру о рационах, чем кормит, да сколько раз в день, да куда загоняет на ночь, и вообще загоняет ли, и как скоро утки растут, и какой привес.
Руфа напряженно слушала их разговор. Ей нравились эти кроткие, спокойные птицы. А кроме того, оказывается, они растут очень быстро и польза от них хозяйству очень заметная. Почему же так мало занимаются утками у них в совхозе? Все внимание — коровам, молочным стадам. Но ведь и птица может быть хорошим подспорьем.
Женя тоже ходила вместе со всеми по берегу, по сырому песку, среди белого, как облако, утиного стада, но ничего не слышала, не понимала. Люди вокруг о чем-то спрашивали, Вера куда-то их вела, оказалось, к сараю, где лежал фураж, мешки с комбикормом, зеленые вороха молодого клевера… Голос у Веры твердый, уверенный, но он все время от Жени ускользал. Женя думала о своем… Руфа остается. Собирается работать на ферме… А если и она, Женя, останется — что ей делать тогда? Неужели то же, что и Руфа? Стать как… Вера?
— Вы грустите? — спросил Пожаров, подойдя к ней.
— Нет, не грущу. Я думаю.
— Что-то серьезное?
— Да. Очень. Мне надо остаться в совхозе.
Пожаров даже остановился.
— Что?! Вы шутите?!
— Почему? Ведь Руфа остается.
— Руфа — одно, а вы, Женя, — другое. Что ни говорите, а в этом есть своя закономерность. Руфа — девушка деревенская, она создана для деревни, она, наконец, воспитана для деревни. Ей тут будет даже лучше. А у вас, Женя, другая дорога. Дружба — дружбой, а жизнь — жизнью. У всякого свое, вот что. Не обязательно всем быть утятницами, телятницами, поросятницами. Есть еще и профессии учителя, инженера, строителя… И представьте себе — все эти профессии тоже нужны! Вот как.
— Да, да… — тихо повторила Женя, — не всем же утятницами… — И, встряхнув коротко подстриженными волосами, переменила разговор: — Вам понравился вчерашний праздник? Правда, Григорий Владимирович хорошо придумал? Целый ритуал!
— Веселый человек, — снисходительно ответил Пожаров.
— Почему это — веселый? — Женю задел его тон. — Не такой уж он веселый. Просто талантливый. И очень любит клуб… и нас всех…
— Ха!
Женя нахмурилась.
— А это что означает?
— Вы очень наивны, Женя. «Хороший праздник, любит нас всех»… Никого он не любит. Он делает свое дело. И прямо скажем — делает хорошо. А праздник этот имеет одну цель — задержать рабочую силу в совхозе. Так давайте-ка почествуем нашу молодежь, польстим самолюбию. Глядишь, ребята почувствуют ласку и останутся дома месить грязь по дорогам, ночевать в поле на тракторах, задыхаться в пыли у молотилок! А как же? Молодые рабочие руки нужны, очень нужны.
— По-вашему, все на свете делается только из расчета?
Женя сверкнула на него глазами: как бы она ударила его сейчас!
Но Пожаров сделал вид, что не заметил презренья в ее словах.
— Что делать? Я не ношу розовых очков. И уверен — Арсеньев их тоже не носит. Да, кстати, вот он и сам сюда шествует — видно, проняла-таки Верина слава!
От калитки к озеру шел Арсеньев. Женя не знала, что делать — бежать, скрыться, сделать вид, что не замечает…
— Поглядите, как его сейчас встретит Вера, — с усмешкой сказал Пожаров. — Очень интересно. А я пойду на уток гляну, вон там, я вижу, что-то не все в порядке…
Арсеньев прошел мимо, коротко взглянул на Женю, поздоровался без улыбки. Лишь на одно мгновение блеснули его серые глаза, но Жене показалось, что он не просто взглянул на нее, его глаза что- то сказали ей.
Но, видно, это солнце слишком горячо припекало, пронизывая до дрожи сияющий воздух, создавая странные полуденные бредни. Происходило совсем другое…
Арсеньев направлялся к Вере. Вера увидела его и тут же замолчала. Гости вежливо ждали, когда она продолжит свои объяснения, с недоумением поглядывали на нее, но Вера глядела на Арсеньева, беспомощно приоткрыв рот. Она вдруг забыла, о чем шла речь и что еще она должна сказать.
— Помешаю вам немножко, — сказал Арсеньев, поздоровавшись, — пришел не вовремя — вы заняты…
Вера так и всполохнулась.
— Ничего мы не заняты! Да я уж и рассказала все, чего еще говорить-то?
— У меня просьба, — словно не замечая ее волнения, сказал Арсеньев. — Вы завтра едете в Москву, так вот, если будет время, купите, пожалуйста, для клуба несколько репродукций.
— Ре… продукций?.. Какие? Где?
— Здесь все написано. — Он достал из кармана конверт. — А деньги вам принесут.
Вера недоумевающе смотрела на него, стараясь понять, чего он от нее хочет, и мучительно стыдясь, что не понимает его просьбы. Румянец на ее округлых щеках стал вишневым.
— Это картинки такие, картинки, — поспешила выручить ее Руфа.
Вера мгновенно сообразила, о чем идет речь, и обиженно взглянула на Руфу.
— А что же, по-твоему, я сама не знаю, что картинки? (Слово «репродукция» она никогда раньше не слышала.) Конечно, куплю. А почему не купить? Что я — так уж ничего и не понимаю? Не меньше вас! — Вера метнула молнию в сторону Руфы. — Я школы не кончала, да зато в работе не подкачала.
— Спасибо, — сдержанно сказал Арсеньев и, кивнув головой, повернулся, чтобы уйти.
Но Вера, словно не помня себя, стала на его пути.
— Почему же вы уходите, Григорий Владимирович? Что ж так скоро? Люди вон за сколько километров едут на моих уток посмотреть, а вы рядом живете и — никогда, никогда-то вы не поинтересуетесь!
Вера стояла перед ним — крупная, статная, с полыхающими глазами. Она сорвала с головы платок и принялась обмахивать свое горячее лицо. Она глядела на Арсеньева и словно чего-то требовательно ждала от него. Ей было все равно, что кругом люди, что они ее слушают, что они смотрят, как стоит она перед Арсеньевым и не дает ему уйти.
Но Арсеньев еще раз вежливо приподнял кепку.
— Очень некогда. Дела, — сказал он и, не оборачиваясь, направился к калитке.
Вера неподвижными глазами глядела ему вслед. Вот он открыл калитку и уходит все дальше и дальше. Вот уж и нет его. А она все еще стоит и смотрит ему вслед.
Всех сковала неловкость, гости не знали, куда глядеть, что говорить. Выручил Пожаров. Он подлетел к колхозникам своими мелкими шажками, неся в руках утку. Утка была какая-то чахлая, с жесткими грязными перьями.
