человеческим черепом.
— Вот блин! — послышался голос Натана среди множества подобных восклицаний. — Клевый прикол.
— Действительно, клевый. Разделяю ваши восторги. Этот трюк называется анаморфозом, то есть искаженным изображением предметов. Гольбейн здесь проявил особую выдумку, поскольку его фамилия означает «полая кость» — иными словами, «череп». Анаморфоз — это живописный прием, при котором предмет изображается таким образом, что может быть отчетливо виден только с определенной точки. И тогда белое пятно превращается в великолепный человеческий череп. Предполагается, что эта картина висела в узком коридоре, по которому к ней подходили с левой стороны. При смещении зрителя хотя бы на один градус череп превращался в бесформенное пятно. Когда вы проходите мимо картины, а потом поворачиваете назад, перед вашими глазами возникает череп. Это своего рода memento mori,[67] напоминание, что человек смертен и поэтому должен вести добродетельную жизнь, чтобы быть готовым в любой момент предстать перед Господом. Проходя мимо этой картины, вы как бы проживаете человеческую жизнь. В молодости смерть кажется нам нереальной, но к концу дней ее призрак все настойчивей маячит у нас за плечом…
Заметив, что троица двинулась в его сторону, Барроу резко оборвал свой рассказ.
— На сегодня довольно, цыплятки. Вы свободны.
Студенты быстро разошлись. Глубоко вздохнув, Барроу шагнул навстречу мужчинам.
— Что вам угодно, джентльмены?
— Это для вас, — сказал один из них, протягивая профессору конверт.
Сглотнув, Барроу посмотрел на пухлый прямоугольник.
— Если это отрубленная рука, я буду весьма разочарован.
Мужчины не улыбнулись.
Барроу снова посмотрел на конверт, потом нерешительно взял его и заглянул внутрь. От изумления он даже приоткрыл рот. Конверт был набит новенькими двадцатифунтовыми купюрами. Зажмурившись, он быстро закрыл конверт и тяжело вздохнул.
— Очень вам признателен, джентльмены.
— С благодарностью и наилучшими пожеланиями от нашего общего работодателя.
Мужчины повернулись и медленно пошли к выходу. Воровато оглянувшись, Барроу быстро сунул конверт во внутренний карман пиджака. Никто ничего не видел. Профессор пощупал выпуклость на левой стороне груди.
Оглянувшись, Барроу встретился глазами с черепом на картине. «Чего вылупился, приятель?» — мысленно произнес он, отвернулся от картины и пошел к выходу. На лице его играла мученическая улыбка.
ГЛАВА 31
Ирма взглянула на Гарри. Тот явно ничего не слышал. Она перевела взгляд на звонивший телефон, потом снова на Гарри, затем на свою тарелку с картофельной запеканкой и снова на телефон. С трудом поднявшись с кресла, Ирма прошаркала к аппарату.
— Алло! Одну минуточку, — проговорила она, прижимая трубку к пышной груди. — Гарри, золотко, это тебя.
Оторвавшись от созерцания заката, Уикенден посмотрел на улыбавшуюся жену и взял трубку.
— Да, это я. Кто это? Как вы нашли мой… Но я… Хорошо. Не может быть. Хм. Но…
Дальше послышались гудки.
— Ошиблись номером? — улыбнулась Ирма.
Гарри не ответил.
— Я пойду посижу в гостиной, — объявила Ирма, выплывая из кухни.
Через десять минут Гарри появился в гостиной, где Ирма смотрела «Коронейшн-стрит» и ела соленые чипсы. Его левая рука была просунута в рукав пальто, волочившееся за ним по полу. Остановившись между Ирмой и телевизором, Гарри наступил ногой на правый рукав. Она вопросительно приподняла уголок рта.
— Мне позвонил какой-то неизвестный, который непонятно как нашел мой телефон, и сказал, будто видел нечто, способное меня заинтересовать. Я срочно ухожу.
Гарри сделал паузу.
— Похоже, тебя это не очень волнует.
— Я просто думаю, кто бы это мог быть. Появляется неизвестно откуда и сообщает такие сведения. Разве за информацию обещано вознаграждение?
— Нет.
— Тогда зачем ему звонить?
— А что здесь такого?
— Но ради чего?
Гарри нахмурился.
— Перестань, Ирма. Может быть, он поступает как добрый самаритянин. Таких людей не так уж мало…
— Но ведь об этом не писали в газетах, чтобы не портить репутацию музея.
— Да, и что из этого?
Гарри попытался сунуть руку в правый рукав, который отчаянно сопротивлялся. Только тогда он заметил, что наступил на него.
— Как он узнал об этом деле?
Очистив тарелку, Ирма ополоснула ее под краном в кухне.
— О каком деле?
Гарри выдернул пальто из-под каблука, но у него сразу же возникли проблемы с подкладкой, из которой был вырван клок, свисавший до самого пола.
— Должно быть, это один из участников расследования, раз он в курсе дела.
Гарри посмотрел в направлении Ирмы, избегая встречаться с ней взглядом.
— Мне не нравится, что ты пойдешь куда-то один на ночь глядя.
— Может, мне тебя с собой пригласить?
— Я не собираюсь туда идти. Но ты бы мог взять кого-нибудь еще.
Гарри был уязвлен. Это читалось в его взгляде.
Ирма отвела глаза.
— Хотя бы подожди, пока…
Гарри демонстративно повернулся на каблуках, разметав полы своего пострадавшего пальто, и устремился к входной двери. Уже переступив порог, он обернулся и веско произнес:
— Возможно, ты и права, но я не обязан с тобой соглашаться.
После чего решительно удалился.
От влажной земли исходил кислый запах бумажных оберток, пыли, окурков и рыбьего жира. Дождь ненадолго прекратился, и Гарри успел пройти полквартала, прежде чем вспомнил, что забыл дома зонтик. «Черта с два я возвращусь», — подумал он, подходя к автобусной остановке.
В данной ситуации гораздо разумней было бы взять такси, но у Гарри Уикендена уже выработался определенный автоматизм. Каждое утро в половине восьмого он выходил из дома и шел направо до угла, потом поворачивал налево, проходил метров сто и оказывался на автобусной остановке. До Скотленд-Ярда шли два автобуса — сорок пятый и двадцать девятый. Но Гарри садился только в сорок пятый, независимо от того, какой из них приходил первым. Сейчас, когда его золотой «Ролекс» за десять фунтов стерлингов показывал девятнадцать сорок пять и ехать надо было не на службу, Гарри немного растерялся и сел в номер сто одиннадцать, чем-то напоминавший горбатую пожарную машину.
У Гарри был свой способ садиться в автобус. Проигнорировав коротенького чернокожего кондуктора в
