– Умерла мать? – Вера Ивановна на мгновение задумалась. – А отец есть?
– Отец есть.
– Ну что ж… Значит, не так страшно, – определила она: – дети будут и сыты и одеты. Каждый день на свете кто-нибудь умирает – и бывает, что остаются сироты, которым некуда идти.
– Почему же некуда? – возразила Елена Петровна (и вожатая услышала в её голосе жёсткую и даже враждебную ноту). – У нас есть детские дома.
– Правильно! – ничуть не смутясь, подхватила Вера Ивановна. – Конечно, в нашем государстве нет сирот!
Елена Петровна нахмурилась и не ответила. В её тёмных глазах появилось выражение боли.
– Мне сходить туда? – тихо спросила Ирина Леонидовна.
– Я сегодня была у них, – сказала Елена Петровна, собирая свои записки: в коридоре уже настойчиво звенел звонок. – Они и сыты и одеты, – она бросила горячий, злой взгляд в сторону Веры Ивановны, – но там столько горя, что…
Елена Петровна махнула рукой и пошла быстро к двери. И уже у двери обернулась к Ирине Леонидовне:
– Сходите. Туда нужно ходить.
– Я схожу, – кивнула головой вожатая. – А сейчас побываю в шестом классе.
– Хорошо. Пойдёмте вместе.
Шестой класс уже знал, что случилось у Зины Стрешневой. Эта весть прошла, как ледяной ветер, и холод его проник до самого сердца. «Мама умерла! Мама… Мама…»
Сегодня Зина Стрешнева не пришла в школу, она хоронила мать. Фатьма сидела одна на парте с опухшими от слёз глазами – она обо всём узнала ещё вчера. У многих девочек навернулись слёзы, когда Елена Петровна сказала, почему сегодня нет Зины. А Сима Агатова, которая только что подшучивала над добродушной Шурой Зыбиной, услышав и поняв, о чём говорит Елена Петровна, вдруг изменилась в лице и горько заплакала, припав головой к парте.
– Девочки, там остались маленькие дети… – сказала Елена Петровна. – А главное – смотрите не покидайте Зину в таком горе…
– Но разве мы оставим её! – всхлипывая, сказала Сима. – Ой, что случилось, что случилось! Ой, почему так сразу?
– Главное – поддержать её сейчас с уроками, ей будет трудно… – Маша Репкина говорила, как всегда, твёрдо и веско; светлые брови её сдвинулись к самой переносице, и губы чуть-чуть задрожали. – Зине сейчас будет очень трудно… И ребята ещё маленькие. Изюмку в детский сад водить надо. Очень много дел…
– Девочки! – встала Тамара, и звонкий её голос заставил всех обернуться к ней. – Это наш долг. Мы должны каждый день ходить к Зине, помогать ей, заниматься с нею. И если изменим дружбе – мы недостойны носить пионерские галстуки. – Тамара взяла конец своего пионерского галстука, приподняла его и торжественно заявила: – И если я окажусь плохим другом, снимите с меня его!
– Я знала, что именно так – горячо, искренне – отнесётесь вы к горю вашей подруги… Дети мои дорогие…
У Елены Петровны прервался голос, и она быстро вышла из класса.
Ирина Леонидовна тоже осталась довольна шестым классом. Девочки дружные, так горячо откликнулись на горе своей подруги. Особенно понравилась Ирине Леонидовне Тамара Белокурова. Какое благородство души! Пионерка с большой буквы! «Обязательно надо дать Тамаре какое-нибудь настоящее поручение, – решила Ирина Леонидовна, – привлечь в актив. Такая девочка может многих повести за собой. Это мне помощница, я вижу».
– Надо бы устроить что-то вроде дежурства, – предложила она, – а то, я боюсь, сегодня у Зины будет много помощников, а завтра никого…
– Я буду следить, – сказала Маша Репкина, – я же староста!..
ФАТЬМА
А жизнь шла. Так же, как шла она вчера и как будет идти завтра. Так же в сером мареве раннего зимнего утра запевал свою песню заводской гудок и будил отца. Так же приходили учителя в класс, объясняли предмет и задавали уроки на дом. Так же по вечерам зажигались на улице большие белые фонари, и школьники, смеясь и толкаясь, спешили на каток…
Зине казалось, что она уже больше никогда не будет смеяться. Она ходила в каком-то мрачном отчаянии и недоумении. Мамы нет. Как это может быть? Случилось что-то непостижимое, То, что казалось совершенно неотъемлемым в её жизни, вдруг исчезло, ушло. А почему же стоят дома на улице и не исчезают? Почему растут деревья? Почему не разверзается земля под ногами? Всё это существовало до Зины, оно казалось вечным. Мать тоже существовала до неё. Мать – это каменная стена, на которую обопрёшься, если падаешь, это кровля над головой, если тебе грозит буря… И вот её нет. Её, родной, такой необходимой им всем, нет нигде, на всём белом свете! И никогда не будет. И когда доходило до сознания то, что матери с ними не будет, Зина снова начинала безутешно плакать, и казалось, что слёз этих не выплакать, они не кончатся!.. Как им жить без мамы? Как им теперь жить?..
Но жизнь идёт. И жить надо.
Вечер после похорон прошёл неизвестно как. Утром соседка тётя Груша приготовила им обед. Зина отвела Изюмку в детский сад. Антону сказала, чтобы он мылся обязательно так, как велела мама, чтобы поел чего-нибудь и не опоздал в школу. Сама она, оставшись в пустой, неубранной квартире, села на свою незастеленную кровать и прислонилась лбом к её холодной спинке. Надо идти в школу. Надо убрать квартиру. Надо что-то делать – то, что делала всегда. И ещё что-то делать – то, что делала мама… Но Зина сидела неподвижно, ощущая лбом холодок металлической перекладины и не двигаясь с места. И не хотела двинуться. Какое-то тяжёлое безразличие охватило её. Зима сейчас, лето – не всё ли равно? Идти в школу, а зачем? Сердце лежало в груди тяжёлым камнем и болело. Вот и всё, что ощущала Зина в этот
