Они уселись у тлеющих углей очага.
— Что ты думаешь делать, Спитамен?
— То, что думал и раньше. Сражаться.
— Под знаменем царя Артаксеркса?
— Я не знаю такого царя, Хориен. Да и хватит с нас иноземных царей.
— Бесс — из царского рода Ахеменидов.
— Я, Хориен, не собираюсь воевать за царские права Ахеменидов. Зачем? Чтобы снова стать их данником, подчиняться их сатрапам, потерявшим всякую совесть?
Хориен угрюмо теребил свою подернутую серебром бороду.
— Ты, Спитамен, забываешь, что на нашей земле — Македонянин. Нам одним не выстоять перед ним.
— А ты уверен, Хориен, что Бесс не выдаст нас Македонянину, чтобы купить его милость? Да и какой смысл нам повиноваться Бессу, если он так же, как Дарий, все время отступает, бежит от Македонянина? А разве можем мы отступать сейчас, когда враг идет по нашей земле?
— Пожалуй, ты прав, — угрюмо ответил Хориен, — Бесс может только помешать нам. Надо избавиться от него.
В это время в лагере послышался топот коней, голоса. Приехал со своим отрядом Оксиарт. Он шел между палаток сутулясь, словно стараясь казаться меньше и незаметней. В отсветах костров на его персидском кафтане вспыхивали алые блики. И едва Оксиарт отогрел над очагом Спитамена свои озябшие руки, в лагере появился Катен. Не прошло и часа, как сюда примчались и другие военачальники союзных племен.
И здесь, глухой зимней ночью, в настороженной тишине военного лагеря Спитамена, знатные властители Согды и Бактрии решали судьбу своей древней, прекрасной и богатой, своей родной земли.
— Друзья мои! — Голос Спитамена дрожал от волнения. — Оглянитесь — нас много! Мы поднимем народ всех племен от Каспия до Инда. Земля наша обширна, и сила наша велика. Друзья мои, если мы все поднимем наши мечи, то не только Бесс, но и сам Александр не устоит перед нами!
ЦАРСКИЙ ПОЦЕЛУЙ
В эту зиму войско Александра отдыхало в Гиркании[*], благословенной богами земле. Македоняне захватили всю огромную равнину до самого Гирканского[*] моря, в котором обнаружили изобилие всякой рыбы.
Измученное погоней за Дарием и тяжелым переходом через горы, македонское войско как лавина свалилось в Гирканию, захватило все гирканские города и богатые съестными припасами селения, которые они назвали «счастливыми». Люди здесь и в самом деле жили безбедно благодаря своей плодородной земле. Закрома ломились от хлеба, а хлеб этот и сеять было не надо: после жатвы в поле оставалось множество колосьев, их зерна осыпались и засевали ниву, обеспечивая обильный урожай.
Македоняне нашли в этих селах огромные сосуды с виноградным вином. Оказалось, что здесь каждая лоза дает целый метрет[*] вина. Обнаружены были и кладовые, полные сушеных винных ягод, — здесь не редки были смоковницы, с которых снимали по десять медимнов[*] урожая. Поселяне не скрыли от македонян и запасов дикого меда, который, по их словам, течет с листьев растущих в лесу деревьев, похожих на дуб.
Голодное, усталое войско разместилось на гирканской земле как могло и как хотело. Александр запретил разорять Гирканию, но пребывание многих тысяч вооруженного, измученного, наголодавшегося люда уже само по себе было тяжким разорением.
Александр поселился в главном городе страны — в Задракартах, в царском дворце. И как всегда, в перерывах между сражениями начались жертвоприношения, эллинские празднества с гимнастическими состязаниями, которые были так угодны эллинским богам.
И здесь в первый же день празднеств произошло то, что Александр давно подготавливал.
На царском пиру собралась вся македонская, эллинская и персидская знать. Персов было уже немало среди этеров-телохранителей македонского царя. Они появлялись здесь один за другим. Одни пришли еще при жизни Дария, увидев, что Дарий теряет царство. Другие — после его смерти, отчаявшись в сохранении персидской державы. Третьи, хоть и с запозданием, присоединялись к войскам Александра на его военных дорогах…
И вот сегодня, перед тем как идти на пир, Александр пожелал, чтобы ближайшие друзья ввели проскинесис — земной поклон царю, как это было принято у персов.
Во дворце было тесно от гостей. В зале, убранном с восточной роскошью — пурпурные покрывала на ложах, ковры, венки, благовония, — все было готово для царского пира. Но царь еще не выходил из своих покоев.
Персы держались с достоинством и несколько надменно. Но их яркие одежды уже не затмевали роскошных нарядов македонян — царских друзей. Старые македонские военачальники, этеры и полководцы царя Филиппа чувствовали себя чужими в этой странной, не то эллинской, не то персидской толпе.
— Смотри, Азандр, тут уже и Оксафр, брат Дария! Когда и откуда он явился?
— Не все ли равно, когда? Они являются, как сорняк в хлебе. Помнишь, Клит, как эти персы дрались против нас у Граника? А теперь они приходят и занимают наши места. Мы уже почти не видим своего царя. Они окружают его, они едят с ним за одним столом. А ведь он когда-то приходил к нам в лагерь и сидел у костра вместе с нами.
— Да. Теперь ему нравятся персидские поклоны до земли. Эх, Азандр, мои глаза не могут на это смотреть, кровь закипает во мне! А что ты, Мелеагр, думаешь обо всем этом?
— Что делать, что делать, друзья… Персы кланяются, будем кланяться и мы.
— Мы и под вражьими копьями не гнули спины!
