дома, то я ни при чем».
Заведующая вызвала Жанну к себе и предложила немедленно написать заявление об уходе.
— Как это? — опешила Жанна.
— Так это, моя дорогая. Я с самого начала была против, чтобы ты работала у нас. Слыханное ли дело, брать на кафедру старейшего вуза девицу без роду и племени! Но меня заставили: мол, красный диплом, безупречное поведение… И что?
— А что? — спросила она вызывающе. — За все время работы я не допустила ни одного промаха.
Заведующая горько рассмеялась:
— Это уж точно! Но, милая моя, студенты должны понимать, что они приходят на кафедру, а не в бордель! Есть четкая граница между этими понятиями, но она стирается, пока ты работаешь здесь!
— Послушайте…
— Нет, это ты меня послушай. Обязанности медсестры не включают в себя беспорядочные связи со студентами прямо на рабочем месте. Мне проблемы не нужны, тем более из-за какой-то сикильдявки. Значит, так: или ты пишешь заявление и увольняешься по собственному желанию, или я нахожу способ выгнать тебя по статье.
Жанна молча потянула к себе листок бумаги. Спорить, бороться — зачем? Заведующая ее одолеет. А не одолеет, так жизни все равно не даст. Ну почему все так складывается? Почему несчастья сыплются на ее голову одно за другим? Беременность, уход Ильи, теперь вот с работы выгоняют. Почему именно сейчас, что она не так сделала? Кокетничала с Аркадием Семеновичем? Но это было так невинно… Вдруг ее осенило. Тамара! Не зря она встретила ее в вестибюле. Жанна знала расписание Ильи и могла бы поклясться, что во втором семестре у них нет занятий по терапии. Значит, Тамаре нечего было делать в этом здании. Значит, она пришла специально, чтобы поговорить с заведующей! Она ведь не простая студентка, а дочь известного профессора. Попросила уволить Жанну, окончательно выбить у нее почву из-под ног. Что сказала? Наверное, правду сказала: мол, Илья допустил ошибку молодости, и теперь эта ошибка путается под ногами, требует чего-то… Нужно выгнать ее поганой метлой, пусть валит в свой вонючий Саранск.
Правильно, куда еще ей деваться без работы? Только домой, на землю предков. Предки, правда, умерли, в родительском доме живет брат с семьей. Он привык уже считать дом своим, появление Жанны не вызовет у него восторга, а уж если она явится с пузом… Нет, домой ехать нельзя.
Если она принесет справку о беременности, никто не сможет ее уволить. А если заведующая станет упорствовать и писать на нее рапорты и акты, каждый из них будет тщательно рассматриваться, и все поймут — начальница просто придирается к медсестре. Но так не хотелось позориться…
Жанна написала заявление, решив — раз обстоятельства складываются настолько не в ее пользу, не будет особого греха, если она сделает аборт. В конце концов, какая судьба ждет ребенка, рожденного у одинокой матери без работы и без крыши над головой? Что она сможет дать малышу?
Размышляя таким образом, Жанна отправилась в консультацию за направлением, старательно отворачивая взгляд, если на пути попадалась беременная или женщина с коляской.
«Что дать, что дать? Ты здоровая баба, Жанна! У тебя умная голова, две ноги, две руки, а в руках — специальность! Ты же сама не собираешься умереть голодной смертью после аборта, как-то думаешь прокормиться? А раз так, то и ребенок твой с голоду не умрет. Что ты там говорила Илье? Выдержим, осилим! Получается, это не твоя позиция, а пустые слова, которые ты выкрикивала, чтобы удержать его при себе.
Хочешь спасовать сейчас, чтобы потом тебе всю жизнь снился этот нерожденный ребенок?»
Жанна остановилась. Избавиться сейчас от ребенка — значит, признать правоту Тамары и заведующей, признать, что она обычная шлюха, мечтавшая подцепить подходящего мужа. Между тем ей не в чем себя винить — она любила, доверилась любимому, а он обманул ее. Но любовь была — настоящая, сильная, светлая. Уничтожив результат этой любви, Жанна опоганит ее, превратит память о лучшем, что было в ее жизни, в грязное, отвратительное воспоминание.
— Можно? — Она осторожно заглянула в кабинет председателя профкома.
— А, Жанночка, заходи, родная, — приветливо сказала Екатерина Михайловна.
Она поливала цветы на подоконнике и, не отрываясь от своего занятия, указала рукой на стул: мол, присаживайся.
— Я на секунду, — пробормотала Жанна, по-сиротски устраиваясь на краешке стула.
Она удивилась, что Екатерина Михайловна помнит ее по имени. Жанна любила общественную работу, часто бегала с подписными листами, собирая деньги для юбилеев, распространяла билеты в театр и являлась непременной участницей всяких спортивных мероприятий, но думала, что такой важный босс, как Екатерина Михайловна, не знает ее даже в лицо.
— Что случилось? — убрав лейку под стол, спросила Екатерина Михайловна. — Слушаю тебя.
— Мне бегунок подписать.
— Как бегунок? Ты же молодой специалист! Что случилось?
— Ничего.
— Жанна! Я должна знать, почему ты увольняешься! Начнем с того, что это противоречит трудовому законодательству!
— Это в тундре, где каждый человек на счету, противоречит, — мрачно буркнула Жанна, — а здесь ничего. На мое место много желающих найдется.
— И все-таки я должна разобраться. Ты хорошо работаешь, активно участвуешь в общественной жизни… Я не понимаю причин твоего увольнения. Ты поссорилась с кемто? Скажи, я постараюсь уладить конфликт.
— Ни с кем я не ссорилась.
— Вышла замуж?
— Нет.
— Тогда в чем дело? Я ничего не подпишу, пока ты не расскажешь.
«А что мне терять?» — подумала Жанна весело и призналась Екатерине Михайловне во всем.
Выслушав исповедь, председатель профкома растерянно поправила очки. Не было ахов, вздохов, упреков — словом, обычной женской реакции Жанна от Екатерины Михайловны не дождалась.
— Ты решила оставить ребенка?
Она кивнула.
— Твоя позиция вызывает уважение. Не многие решились бы на такое, да еще в столь юном возрасте. Будем надеяться, ты знаешь, что делаешь. Я помогу тебе, Жанна. Можно бы побороться за твое место, но я устрою тебя на лучшее. В одном из отдаленных районов города открывается большой стационар, сейчас как раз идет набор персонала, причем на великолепных условиях. Я похлопочу, и тебе сразу выделят комнату, это лучше, чем общежитие, правда?
Жанна смотрела на Екатерину Михайловну во все глаза. Она была уверена, что эта достойная женщина, узнав о ее позоре, мгновенно подпишет бегунок и вышвырнет Жанну вон.
— Посиди, я сделаю несколько звонков и скажу, куда тебе явиться на собеседование.
Жанна разглядывала бурные заросли бегоний на подоконнике, вполуха слушала воркование Екатерины Михайловны: «Очень хорошая девочка, опытная… дисциплинированная… да, вены прекрасно колет… как за себя ручаюсь…» — и поражалась ее смелости. Так навязчиво рекомендовать морально неустойчивого сотрудника, который к тому же скоро уйдет в декрет!
— Все уладилось. Завтра с утра поезжай вот по этому адресу, спросишь Ирину Георгиевну, это главная сестра. Она все тебе расскажет. Потом ко мне, доложишь, как все прошло, тогда и бегунок подпишу. Договорились?
Понимая, что аудиенция окончена, Жанна встала, но Екатерина Михайловна мягко остановила ее:
— Секундочку. Думаю, мы с тобой завтра встретимся в последний раз, и кто знает, будет ли у нас возможность поговорить по душам. Мне хотелось бы дать тебе совет… Извини за грубость, но ты сейчас в глубокой заднице, верно?
— Глубже некуда…
— Насколько ты виновата в том, что там оказалась, не так важно. Ты об этом не думай, береги себя.
