Хотя мне пришлось совершить великое насилие над своим умом, чтобы воздать хвалу сей ненатуральной напыщенной речи, все же я превознес ее как произведение, заслуживающее бессмертной славы, и умолял ее милость осчастливить мир плодами незаурядного таланта, которыми небеса наградили ее Она улыбалась с довольным видом и, вдохновленная фимиамом, прочитала мне все свои поэтические произведения, которые я восхвалял одно за другим столь же неискренне, как и первое. Насытившись моей лестью, которая, я надеюсь, оправдывалась моим положением, она не могла отказать мне в том, чтобы я заблистал в свою очередь, и, похвалив мою тонкую разборчивость и вкус, она заметила, что, без сомнения, я тоже сочиняю что-нибудь в этом духе и ей хотелось бы меня послушать. Это был соблазн, которому я не мог сопротивляться. Я сознался, что в бытность мою в колледже я написал несколько маленьких произведений по желанию друга, в ту пору влюбленного; и в ответ на просьбу миледи прочел ей следующие стихи, внушенные мне любовью к Нарциссе:
Моя хозяйка прохладно похвалила стихосложение, которое, по ее словам, было достаточно изящным, но тема — недостойна пера истинного поэта. Я был крайне уязвлен ее равнодушием и взглянул на присоединившуюся тем временем к нам Нарциссу, ожидая ее одобрения; но та отказалась высказать свое суждение, ссылаясь на то, что не является судьей в сих вопросах, и таким образом я был вынужден уйти, разочарованный в своих надеждах, которые были, надо сказать, как всегда у меня, чересчур пылки.
Однако днем горничная передала мне, что Нарцисса выразила горячее одобрение моему произведению и пожелала, чтобы та раздобыла якобы для себя копию, чтобы она (Нарцисса) могла перечитывать стихи, когда придет охота. Такое сообщение заставило меня непомерно возликовать и немедленно сделать превосходную копию моей оды, которая и была препровождена очаровательнице вместе с другим образцом на ту же тему:
Догадалась ли Нарцисса о моей страсти или нет, я не мог обнаружить по ее обхождению, которое, оставаясь благосклонным, стало вместе с тем более сдержанным и менее непринужденным.
В то время как мои упования витали в слишком высоких сферах, я невольно стал причиной соперничества между кухаркой и молочницей, столь возревновавших меня друг к другу, что ежели бы образование утончило их чувства, кто-нибудь из них отомстил бы сопернице, прибегнув к яду или к стали; но, к счастью, их дух приспособлен был к их скромному положению, и взаимная их вражда привела их к брани и кулачной расправе, в которой обе они были весьма искусны.
Благосклонность ко мне фортуны недолго оставалась тайной, но стала всеобщим достоянием благодаря частым ссорам обеих героинь, вовсе не соблюдавших приличия во время своих столкновений. Кучер и садовник, навещавшие, — каждый соответственно своему выбору, — моих поклонниц, встревоженные моим успехом, объединились, чтобы сговориться о плане мщения; первый, получивший образование в академии Тоттенхем Корт{68}, порешил вызвать меня на поединок. В согласии со своим решением, пересыпая речь отборными ругательствами, он вызвал меня, предложив кулачный бой со ставкой в двадцать гиней.
Я заявил, что хотя не уступаю ему в умении драться, но не унижу достоинства джентльмена дракой, словно какой-нибудь носильщик, и, если он желает свести счеты со мной, я готов драться с ним на аркебузах, мушкетах, пистолетах, шпагах, секирах, вертелах, ножах, вилках и даже на иголках; но если он позволит своему языку нагло болтать что-нибудь обо мне, то я без церемоний обрежу ему уши. Это хвастливое заявление, произнесенное решительным тоном и подкрепленное угрожающей миной, возымело желаемое действие на моего противника, который в замешательстве улизнул и дал своему приятелю отчет о том, как я его принял.
