засмотрелась на волны. У нее уже половина жизни прошла, а волны все так же бегут и бегут, как бежали в их общем с Димкой детстве… Димка. Где он сейчас? Вспоминает ли о ней, хотя бы иногда?
— Привет! — вдруг раздалось за спиной. Маринка вздрогнула и обернулась. Димка — легок на помине — стоял прямо за ее спиной.
— Привет! — улыбнулась она.
— А что это ты тут одна сидишь? — спросил он так, как будто в последний раз они виделись всего несколько часов назад.
— Так, думаю. Хотела тебя увидеть.
— А-а-а… Тогда смотри!
Димка уселся на траву рядом. Маринка смотрела на него во все глаза и не могла скрыть радости.
— Рассказывай, рассказывай скорее, как ты живешь?
— А что рассказывать? — почесал голову Димка. — Вот с Ленкой развелся… Она уехала в Москву и сына забрала.
— Да ты что? Почему?
— Не знаю. Она сказала, что я ее никогда не любил. Может, это и правда. Она, наверно, просто слишком молодая была. Разные поколения… Староват я стал для девчонок. Меня ведь никто из женщин не понимает так, как ты.
— Вот спасибо! Дожила-таки! Наконец услышала это!
— Как будто ты сама не знала никогда. Ты очень важный для меня человек.
— Неужели? Важный — это как?
— Да отстань ты от меня со своими подколками. Сама же все знаешь про нас…
— Димка, я ничего не знаю! Уже тридцать лет не знаю! Кроме того, что ты уже трижды женился, развелся, нарожал детей, а моя судьба — только всегда стоять за спиной твоих жен!
— Когда это ты за спиной стояла? Ты всегда в моей жизни была особенная…
— Димка, ты любишь меня?
— Начинается сказка про белого бычка. Ну люблю, люблю, конечно. Дурацкий вопрос.
— Тогда почему у нас все так?..
— Потому, что я не хочу портить тебе жизнь. Слишком сильно люблю, чтобы жениться. Посмотри на меня: мужчина под сорок, лысый, почти развалина… Зачем тебе такой? У тебя есть молодой и здоровенный! Гораздо лучше, чем я.
— Димка, Димочка, мне все равно, как ты выглядишь. Мне больше никто не нужен! Я люблю тебя тридцать лет. Разве возраст главное?
— А что главное?
— Совсем другое. Чувства…
— Все вы, женщины, такие. Чуть что — сразу чувства. Как будто на них можно что-то построить. Слушай, что мы тут сидим? Поедем ко мне, выпьем чаю. Меня знобит что-то от этих разговоров.
— Поедем — куда?
— А я квартиру купил. Ты не знаешь, что ли? Да той самой нашей улице… Прямо рядом с домом твоей мамы.
Маринка посмотрела на него потрясенно. Словно завороженная, легко села, как и много лет назад, на багажник велосипеда, и они поехали.
— Постой, постой! — в какой-то момент закричала Маринка. — Мы же не туда едем!
— Как это — не туда? — Димка от удивления остановился и обернулся. — Я еду к твоему дому, рядом с нашей школой, где твоя мама живет.
— Да она там уже несколько лет не живет! — удивленно сказала Маринка. — Они переехали в новостройки, в другой конец города.
— Переехали? — расстроенно переспросил Димка. — А я и не знал. Зачем же я тогда квартиру купил?
Соловьев не солгал: окна его новой квартиры выходили прямо на дом, где когда-то жила Маринка. Если взять самый простой бинокль, можно спокойно рассмотреть все, что делается в окнах напротив. В Димкиной квартире было неуютно, по углам стояли какие-то неразобранные узлы, валялись удочки, велосипедные шины и прочие холостяцкие причиндалы. В спальне на полочке, среди разного хлама, Маринка увидела расшитую бисером подушечку-сердечко — ту самую, которую она когда-то подарила Димке надень рождения.
— Ты хранишь? — удивленно спросила она, прижимая сердечко к щеке.
— Конечно. Чай будешь? — слегка смутившись, ответил Соловьев.
— Буду!
— Только у меня ничего нет… Баранки вот сухие…
— Ничего не надо!
Они попили чаю, посидели немного на диване молча. Смеркалось. Маринка все не могла прийти в себя оттого, что Димка купил квартиру именно в этом месте, оттого, что хранит вещь, про которую она уже и думать забыла. А сейчас сидит молча напротив, насупившись, как чужой…
— Ну что ты, Дим? — Она погладила его по колену. — Скажи что-нибудь.
— Что?
— Не знаю… Ну что я красивая!
— Ты красивая — и сама это знаешь. Зачем говорить?
— Дим, поцелуй меня! — Соловьев быстро прикоснулся губами к ее щеке. — Дим, не так…
Он наклонился ниже и поцеловал в губы. Как когда-то в детстве — сначала неловко, потом долго и страстно. Через несколько минут он отскочил от нее как ошпаренный.
— Нет, я не могу!
— Чего ты не можешь?
— Не соблазняй меня! У меня все равно ничего не получится. Уже давно не получалось…
— А я тебя и не соблазняю. Имею я право тебя просто поцеловать, в конце концов?
Маринка подошла к нему и крепко обняла. Димка доверчиво положил голову ей на грудь. Она еще долго гладила его по колючему ежику, по плечам, по груди… Так они и уснули.
Наутро Димка на работу не пошел, сказавшись больным. Он теперь трудился где-то на теплостанции.
— Там все уже привыкли! — махнул рукой он. — А выгонят — не велика беда. Все равно помирать скоро.
— Что ты говоришь? Прекрати немедленно!
— А как будто ты и об этом не знала! Тебе что, сестричка моя не рассказывала?
— Дима! — Маринка от возмущения даже села. — Пора бы уже привыкнуть за тридцать лет, что Наташа мне о тебе ничего не рассказывает. Ничего! Ты тоже молчишь. Поэтому откуда я могу знать?
— Ты ужасно красивая, когда злишься! Димка повалил ее обратно на кровать.
— Ну вот, а говорил, что не можешь ничего! — рассмеялась Маринка минут через двадцать. — Ты еще ого-го!
— Не знаю, что со мной случилось сегодня, — смутился Димка. — Я думал, уже все, в евнухи пора…
— Тебе — в евнухи? Да не смеши ты, ради Христа.
В тот день они занимались любовью до самого вечера, как будто наверстывая упущенное за последние годы.
— А как же Весельцов? — спросил вдруг Димка. — Ты что, ушла от него?
— Нет, не ушла. Он дома ждет. Думает, я к маме поехала.
— Так у тебя с ним все хорошо?
— А ты как думаешь?
Соловьев снова насупился и замолчал. Они сходили вместе в магазин, купили продуктов и большой арбуз. Маринка приготовила ужин. Ели на полуразвалившемся, старом столе, но при свечах — единственный раз в жизни. Маринка чувствовала, что одно его слово — и она останется здесь навсегда. Делить с Димкой счастье и беды в этой крошечной, грязной квартире, пока смерть их не разлучит…
— Димка, ты ничего не хочешь мне сказать? — Что?
