— А тебя не спрашивают. Сиди и ешь, если не хочешь быть из-за стола выгнанной по следам братца, — зашипела на девочку Лукерья Демьяновна, раздавая всем тарелки с горячими оладьями, смазанными патокой.
Вася, полуголодный от того, что на его долю пришлись жалкие остатки пустого супа без мяса и несколько картофелин, помогал раздавать тарелки хозяйке. В это время Маня, сидевшая рядом с ним с другой стороны, изловчилась и предназначенную самому Васе порцию сладкого незаметно положила на свою тарелку. Этот маневр был, однако, замечен самою Лукерьей Демьяновной. И не столько жалость к сироте, сколько недостойное поведение Мани возмутило тетку. Она не выдержала и громко крикнула на весь стол:
— Маня! Это еще что такое? Как называют того, кто берет, присваивает себе чужое добро? Сейчас же в угол! Останешься без сладкого. Ну, живо!
Оконфуженной Мане оставалось только повиноваться. Багрово краснея, она встала из-за стола.
— Видно, что папаши дома нет нынче. Безобразие какое за столом делается! Слуга покорный, оставаться здесь с вами больше не хочу.
И Митинька, пользуясь привилегиями старшего сына, демонстративно громко двинул своим стулом и вышел из столовой, на ходу крестясь на образ и буркнув себе под нос «благодарю».
После обеда Вася немедленно прошел на кухню помогать Софке мыть посуду.
Это заняло, вместе с уборкой самой кухни, около двух часов. Затем приехал батюшка. Надо было ставить самовар, разогревать обед для главы семейства.
Незаметно прошел вечер. В девять часов пришлось укладывать спать Лешу. А потом долго рубить дрова в сенях и приготовлять растопки для завтрашнего утра.
Только в одиннадцатом часу вечера, когда весь дом спал крепким сном, Вася мог принадлежать на часок самому себе. Тихими, усталыми шагами прошел он к себе в уголок, в дальнем конце коридора, между платяным шкапом и комодом, где спал на старом батюшкином полушубке, положенном вместо матраца на сундук. Теперь только, уставший до полусмерти, мальчик мог вздохнуть свободно. Но о сне Вася сейчас и не думал даже. Ему предстояла еще долгая, хотя и сладкая обязанность, которую он выполнял ежедневно, каждый вечер, когда все укладывалось и затихало в доме. Это уже длилось с недели две с того момента, как стала затихать понемногу его острая скорбь по матери и душу мальчика захватила та ненасытная жажда, которою он страдал всегда. Жажда знаний, ученья…
С тех пор как началась его лихорадочно-рабочая жизнь в доме священника, нечего и говорить о том, что занятия в школе Васи должны были прекратиться. Не было теперь ни малейшей возможности посещать мальчику школу. Но сам Вася хорошо знал цену книжных знаний и даже теперь старался не забыть того, что было пройдено им за два года ученья в школе. Долго лежал он с открытыми широко глазами, перебирая в мыслях все то, что учил за эти последние два года, припоминал до тех пор, пока не подкрадывался сон и не смыкал усталые глаза ребенка. А с рассветом начиналось то же, что было позавчера, вчера и нынче. Чего надо было ожидать и завтра… Вася выбивался из сил, стараясь своим трудом отплатить за хлеб, за соль приютившему его доброму человеку.
Глава четвертая
Было воскресенье. Только что вернулись из церкви всей семьею и готовились приступить к праздничному пирогу. Девочки с яркими ленточками в косичках, мальчики с особенно тщательно причесанными и густо смазанными помадой волосами. Батюшка, уставший после продолжительной службы с молебнами и акафистом, чувствовал себя нынче несколько разбитым.
— А где же Вася? — обводя стол глазами и не видя приемыша, обратился он к остальным детям.
— Бегает, верно, с мальчишками на улице! — без малейшей запинки сказал, как отрезал, Киря.
— Вася бегает на улице? Опомнись, что ты говоришь, Кирилл! — возмутился отец Паисий.
— А то нет? Я сам видел, как он…
— Вот неправда-то, — вступилась за мальчика тихая Люба. — Вася на могилку к матери из церкви прошел, и ты напрасно на него сочиняешь. Нехорошо, Киря. Не виноват Вася, что лучше тебя знает историю.
— Как, что лучше Кирилла знает? — удивился батюшка. — Что это значит, расскажи, Люба.
Но Любочке показалось, что и так она сказала больше, чем следовало бы, и она сидела теперь красная от смущения. Как всегда, в таких случаях выступил в качестве оратора Митинька. К большому стыду и негодованию Кири, он рассказал подробно отцу о недавнем посрамлении брата в области знания истории.
— А и учится же Киря, папаша, кстати сказать, преотвратительно, давно вам пожаловаться на него собирался, — заключил свой рассказ Митенька.
По лицу отца Паисия проползла печальная усмешка. Увы, он и сам давно знал о нерадении и лени второго сына и давно уже думал о том, как помочь делу и исправить мальчика. Сейчас же эта мысль особенно настойчиво докучала священнику.
— Кирилл, и ты, Василий, подойдите сюда! — позвал он мальчиков по окончании обеда, к концу которого подоспел и Вася. Те подошли и остановились покорно около его кресла.
— А ну-ка, Вася, что ты знаешь, например, про выход евреев из египетского плена? — совсем неожиданно обратился к приемышу отец Паисий.
Этот внезапный вопрос смутил Васю. Он покраснел до ушей. Но тем не менее покорный всегда тому, что требовалось от него старшими, он и сейчас начал трепетным голосом рассказывать то, о чем спрашивал его отец Паисий.
— Хорошо, хорошо, — одобрял Васю добрый священник, — очень хорошо, мой мальчик, видно, сильно любил ты свою мать и не хотел огорчать ее плохими занятиями в школе, что так хорошо запомнил все пройденное там.
— Ну-ка, а ты, Кирилл, что можешь мне рассказать, например, о Навуходоносоре?
Киря, помнивший о Навуходоносоре столько же, сколько о прошлогоднем снеге, совсем ошалел от неожиданности при этом заданном ему вопросе. Маня, всегда старавшаяся прийти на выручку любимому брату, старалась во что бы то ни стало сделать это и сейчас. Но, увы! И сама Маня была мало осведомлена об истории вавилонского владыки, потому что совсем уже неудачно, к полному посрамлению Кири, она из- за спинки отцовского кресла подсказала невпопад:
— Это был… это был царь египетский, при котором Моисей вывел иудеев из плена.
— Очень мило! Ты подаешь большие надежды, Маничка, в области познаний, но лучше бы ты все- таки помолчала, — язвительно предложил Митинька, уничтожая взглядом сестру.
Та готова была расплакаться от стыда и злости.
— А ну-ка, ты, Василий, расскажи, кто был Навуходоносор, по-твоему? — обратился теперь к Васе отец Паисий, так и не дождавшись ответа Кири. Мальчик сказал.
Просто и толково изложил он историю вавилонского деспота. Так же просто и толково отвечал он на вопросы батюшки по арифметике, грамматике и о начальных сведениях географии и истории. На подобные же вопросы, заданные ему отцом, никак не мог ответить Киря.
— Стыдно, Кирилл, стыдно, — с укором обратился к сыну батюшка. — Вместо того, чтобы радовать и утешать успехами отца, ты как себя ведешь? Как учишься? И ты, Маня, тоже… Большая девочка! Стыдитесь оба!.. А тебе, Кирилл, в последний раз говорю: не одумаешься, не опомнишься, возьму из гимназии, в ремесло отдам на выучку, а на твое место Васю помещу. Мальчик прилежный, радивый, к ученью горячий. Выйдет из него толк. А пока что ходи в свое училище, Василий, — обратился снова к своему приемышу отец Паисий. — Я платить за тебя стану и книги, какие надо, куплю. А вы, сестрица, работать его не заставляйте, пусть учится. Его мать за это помолится за нас…
— Да как же, братец, нам с Софкой вдвоем не управиться, — заволновалась Лукерья Демьяновна.
— Навуходоносор вот этот поможет. Ему куда больше полы мыть пристало, нежели в гимназии учиться, — вставил Митинька, окидывая презрительным взглядом брата.
