сторону головой. Огляделся. Затем уставился на меня. Долго смотрел, а потом с непередаваемой тоской произнес:
– Знаешь, стерва, а ты ведь мне всю жизнь испортила! – и снова отрубился. – Так-так… – пробормотала я.
Мертвецки пьяный Олег принял меня за Розу Жемчужную. И судя по его реплике – терпеть Розу не может. Хотелось бы знать – почему.
Я нерешительно огляделась. Интересно, оправдывает ли занятие частным сыском незаконный обыск? Заперла дверь на случай, если Роза неожиданно вернется, и решительно выдвинула верхний ящик комода.
Внутри лежало белье. Сваленные в кучу мужские носки и трусы. Это, скорее всего, ящик Олега. Брезгливо поморщившись, я пошарила руками по оргалитовому дну. Честно говоря, необходимость постоянно соприкасаться с такими интимными предметами мужского гардероба, как трусы и носки, всегда отвращала меня от семейной жизни. Какая-то в этом виделась несправедливость. Ну почему я должна ему стирать?
Следующий ящик был набит глаженым постельным бельем. Тщательно проверив все слои, я наткнулась на фотографию. Снимок запечатлел невысокую симпатичную девушку в белом платье в обтяжку, обнимающую за талию Розу, а напротив них стоял Хосе Равель! На Жемчужной обтягивающее красное платье на тонких бретелях и бриллиантовое колье на шее. Взгляд же ее наполнен завистью и яростью. В руках у всех троих фужеры. Неизвестная девушка и Хосе смеются, а Роза ревниво улыбается. На заднем плане непроглядная темнота, рядом пустой столик. Похоже на летнее кафе, одеты все легко, но по- вечернему. На Хосе Равеле черная расстегнутая рубашка. Судя по выражениям лиц, у смеющейся девушки и Хосе полное взаимопонимание… Интересно, кто это?
'Успокойся, – сказала я сама себе. – Вспомни китайскую поговорку: если проблему можно решить, то не стоит о ней тревожиться; если проблему решить нельзя, то тревожиться бессмысленно'. Да уж! Хорошо рассуждать этим китайцам! А если неизвестно, можно решить проблему или нельзя? И какую проблему я, собственно, собираюсь решать?
Я сунула фотографию обратно и тщательно пригладила белье. Не дай бог, Роза заметит излишнее любопытство с моей стороны. Но… Подумав еще секунду, я, на свой страх и риск, вытащила снимок и сунула себе в карман.
Отказавшись от ужина и предусмотрительно закрывшись, я растянулась на кровати. Снимок все не шел у меня из головы. Роза говорила, что ездила к Хосе Равелю в Испанию с сестрой Зарой. Вполне логично предположить, что девушка в белом платье, которая на фотографии смеется, нежно глядя на Равеля, и есть та самая Зара. 'И что из этого следует? – спросила я себя и сама же ответила: – Ничего'.
Вытащив свою тетрадку, записала: 'Наблюдение. Нашла в бельевом шкафу Розы Жемчужной фотографию. На ней запечатлены Хосе Равель, Роза и неизвестная девушка (возможно, Зара?). Утром Ефрем Жемчужный сообщил, что Зара покончила с собой из-за несчастной любви. Нужно под каким-либо предлогом убедить Розу или Ефрема показать фотографию младшей Жемчужной'.
Так и не дождавшись Розы, я задремала.
На следующий день рано утром позвонил Николай Иванович и хмуро сообщил, что улетает в Йошкар-Олу завтра.
– Почему-то в эту Тмутаракань самолеты летают ни свет, ни заря. Хотя у нас с ними разница в час!
Я сонно пожелала Николаю Ивановичу мягкой посадки. Часы показывали без пятнадцати шесть.
Примерно в девять позвонил Вадим Соколов с радостным утренним вопросом:
– Дрыхнешь? Сколько можно! Поднимайся, я сделал, что ты просила!
– Уже еду, – пробормотала я, опуская ноги на холодный пол.
Соколов сдержал обещание. Когда мы встретились у него в офисе, у меня в глазах зарябило от обилия бумажек, которые он мне совал. Больше всего поразило синенькое удостоверение с надписью 'Комиссия по правам человека'. Из быстрого убедительного монолога бывшего мужа стало ясно: мне предстоит роль инспектора этой комиссии.
– Ты, кажется, – буркнул Соколов, – в помощницы чокнутого депутата набивалась, а я тебя проверяющим лицом президента назначил!
– И что, начальник тюрьмы как только увидит меня, тут же захочет мне помощь оказать? – недоверчиво протянула я.
– Смотря насколько испугается, – признался Соколов, – твоих документов достаточно, чтобы беспрепятственно попасть внутрь. Дальше все зависит от твоей настырности.
– Вадим, – я изобразила милейшую улыбку и выставила вперед свою тощую коленку, – а ты не мог бы дать совет, как его убедить?
Коленка подействовала. Соколов приподнял брови вверх.
– Во-первых, сколько раз тебе говорить, что нельзя начинать просьбу со слов 'а не могли бы вы?'. В самом вопросе заключена возможность отказа. Во-вторых, если ты имеешь одинаковый социальный статус с собеседником, убеждать его ни в чем не нужно. Делаешь так: одеваешься в красное, волосы убираешь назад, на нос нацепляешь очки и смотришь поверх них. Говори громко, четко и настойчиво… Накануне порепетируй. Главное – не давай никому опомниться. Не проси, а требуй. Говори короткими приказными фразами: 'сделайте', 'предоставьте', 'объясните'…
– Угу, и меня пошлют куда подальше, – скрестив руки на груди, усомнилась я.
Никто тебя не пошлет. Наоборот, согнут спины и побегут рысью. Сашка, люди хуже баранов. Бараны без вожака в депрессию не впадают, люди же, если ими никто не управляет и не вносит в их существование порядок, – деградируют, грызутся и в конечном счете истребляют друг друга. Ты когда-нибудь видела, чтобы бараны истребляли друг друга стенка на стенку?
– Ни за что не проголосую за кандидата, которого ты продвигаешь, – мне почему-то стало обидно, причем глобально, так сказать, за все человечество.
– Вот видишь, Сашенька, – вздохнул Соколов, – прав был Уинстон Черчилль, говоря, что пятиминутная
