Слова невозможно было разобрать, но не приходилось сомневаться: спор в доме все более разгорался.
Дядя Фаттах, дымя трубкой, сказал:
— Кажется, не вовремя мы пришли...
Гюндюз Керимбейли, не отрывая глаз от окна, возразил:
— А может быть, как раз вовремя, — и добавил с резкой, решительной интонацией, так непохожей на знакомый сторожу мягкий и сдержанный тон: — Ты иди, дядя Фаттах, я потом приду.
Дядя Фаттах догадался, что лучше ему согласиться. Странно только, что этот промокший бакинец дрожал как цыпленок, а тут и дрожь как рукой сняло.
— Может, подождать тебя здесь?
— Нет, к чему ждать, иди.
— А как ты нас найдешь?
— Найду. Учитель меня проводит.
— Ну что ж. Мы как раз против школы живем...
Дымя трубкой, дядя Фаттах повернулся и медленно исчез в темноте.
Гюндюз решил постучать в маленькую калитку, но она оказалась открытой. Когда он вошел во двор, откуда-то выскочила здоровенная собака с обрезанными ушами, не иначе как волкодав, и залилась лаем. Не будь она на цепи, дела советника стали б плохи. В свете, идущем от одноэтажной пристройки, глаза ее злобно блестели.
Из двери дома чуть высунула голову пожилая женщина, стараясь не подставлять лицо пронизывающему снежному вихрю.
— Кто это там? — послышался ее голос.
— Я к учителю Фазилю.
Женщина прикрикнула псу:
— Тихо ты!
Пес тотчас замолк, будто только и ждал окрика этой женщины. Помахивая хвостом, торопливо убрался в конуру.
Поднявшись по деревянной лестнице на второй этаж, Гюндюз приблизился к веранде.
Голоса слышались теперь совсем ясно.
— Я тебе не ребенок, чтобы меня запугивать.
— Не знаю, ребенок ты или еще кто-нибудь. Вот что я тебе скажу: промокший дождя не боится. Запомни: сделаешь только что-нибудь плохое, выпущу кишки твои наружу!
— Ну что ты за человек? Языка человеческого не понимаешь? Что ты на меня так набросился?
Гюндюз Керимбейли, должно быть, даже в интересах дела не любил подслушивать. Вытащив руку из кармана пальто, он постучал в дверь.
Сначала наступила тишина, а затем изнутри донесся голос:
— Ничего не надо, тетя Айна!
Гюндюз постучал снова.
— Ну что там еще? — одновременно с этими словами дверь отворилась, и открывший ее парень, оглядев незнакомого ему гостя, спросил: — Вы к кому?
Гюндюз посмотрел на стоявшего посреди комнаты мужчину лет сорока пяти — пятидесяти, одетого в ватник, и спросил застывшего перед ним молодого человека:
— Вы учитель Фазиль?
— Да, я.
— У меня к вам небольшое дело.
Бросив быстрый взгляд на мужчину в ватнике, учитель Фазиль предложил Гюндюзу пройти в помещение.
— Входите, пожалуйста, располагайтесь.
Войдя в комнату, Гюндюз Керимбейли направился к стулу, указанному Фазилем, и, поскольку здесь, было очень жарко, снял пальто. Портфель, с которого, не переставая, стекала вода, он поставил на пол возле стола. Сел и положил пальто на колени. Мужчина в ватнике, косо взглянув на гостя, посмотрел на учителя Фазиля и выразительно произнес:
— Я пошел! Надо будет, еще приду!
Когда он вышел, учитель Фазиль с глубоким вздохом повернулся к Гюндюзу:
— Извините, я подумал, тетя Айна снова интересуется, не надо ли нам чего. Я говорю о хозяйке дома... Я здесь квартирантом...
Следователь по особо важным делам достал из нагрудного кармана лежащего у него на коленях пальто удостоверение и показал его учителю Фазилю.
— Я беспокою вас по делу Махмуда Гемерлинского.
Учитель Фазиль сел на старый кожаный диван возле двери и с искренней, сердечной горестью сказал:
— Ужасно погиб старик! Из-за меня погиб!
— Почему из-за вас?
Учитель Фазиль посмотрел на Гюндюза Керимбейли и, несколько поколебавшись, ответил:
— Если б меня здесь не было, что ему-то тут делать?
Гюндюз, придерживая на коленях пальто, спросил:
— Зачем же он приезжал сюда?
Учитель Фазиль, встав с дивана, подошел к следователю и взял у него пальто.
— Давайте повешу, — сказал он. — Мокрое, пусть подсохнет немного.
Повесив пальто на гвоздь, прибитый к задней стороне двери, он снова сел на прежнее место:
— Меня приезжал проведать, зачем же...
— Это я прочел в вашем пояснении.
Учитель Фазиль удивленно взглянул на Гюндюза Керимбейли, если, мол, прочли, чего еще снова-то спрашивать?
Учитель Фазиль, будто ребенок, поднес руку ко рту и принялся грызть ноготь большого пальца:
— Я все рассказал. В протоколе все записано...
— Вы не хотите со мной разговаривать?
Фазиль, не отнимая руки ото рта, отвечал:
— Почему не хочу? Родной дед, конечно... Отец погиб на фронте, я был его единственным сыном. У деда остались двое внучат, я и сестра моя, больше у него никого не было. Сестра старше меня, живет в Баку, замужем, своя семья уже. Дедушка жил один. — Учитель Фазиль, оторвав ото рта палец, сложил руки на груди.
— Сестра приезжала на похороны?
— Конечно, приезжала. Долго задержаться она не могла, у нее ребенок грудной.
— Раньше вы жили вместе?
— Да. А после окончания университета меня распределили сюда.
— Это когда?
— Полгода уже, как я здесь.
— В Баку наведывались? Навещали деда?
— Да, конечно. Без нас он сильно скучал...
— Когда вы в последний раз были в Баку?
— Двадцать второго числа. В субботу сразу же после окончаний уроков и поехал.
— И на воскресенье остались?
— Да. Ночью выехал в Баку, чтоб в понедельник успеть на занятия.
— Значит, вы выехали из Баку двадцать третьего. Двадцать четвертое, — следователь загнул один палец, — а двадцать пятого дедушка уже оказался здесь. Всего через день он снова приехал сюда, чтобы встретиться с вами?
Учитель страдальчески посмотрел на Гюндюза Керимбейли, обхватил лицо двумя руками, склонил голову и со стоном произнес:
