Грачик никак не может поймать форель: она скользит меж руками, точно играет с ним. А он уже отчаялся, капли пота блестят на лице. Нет, никак он не может поймать форель! А раньше ловил ее?! И Солоха ловит, и Коноплев... Нет, ничего не получается!
Светает. Пелена тумана стелется над рекой. Деревья стоят словно забинтованные у комля. На берегу спят солдаты: сжался от утреннего холода Коноплев, спит прямо в очках; богатырски разметался Солоха. Геворкян спит сидя, приткнувшись на носу лодки. Леска-струна натянулась, как на скрипке... Большая щука ходит-дергает так, что лодка качается. В воде видна ее темно-пятнистая спина. Качнулась лодка и медленно поплыла по течению, потом все быстрее и быстрее, должно быть, сильная попалась щука.
А солнце уже пускает свои лучи на землю, на лес, на реку, золотит кроны деревьев, разгоняет туман...
— Коноплев! Вставай, Коноплев! — встревоженно говорит Солоха.
— А? Что? — никак не может проснуться Коноплев.
— Геворкян уплыл!
— Как уплыл? Куда?
— Лодку, видать, снесло. Бывает это. Собирайся, быстро! Пошли.
7
Лодка плывет, развернувшись поперек течения. Геворкян мирно спит на носу, не ведая о том, что с ним произошло.
Все ближе и ближе поворот реки. Лодку стало сносить влево на отмель. Она неожиданно зацепила кормой за камень, и от толчка Геворкян комом свалился в воду... Мокрый, он поднялся, не понимая, в чем дело. В этом месте вода доходила ему лишь до коленей. Он вышел на берег, разделся, затем вытащил на песок лодку и только тут заметил, что на блесну попалась огромная щука. Измученная столь трудным путешествием, щука не оказала достойного сопротивления и спокойно дала себя положить на траву рядом с сохнущей одеждой.
Что делать солдату? Далеко ли его отнесло?.. Но для паники нет оснований: ориентир есть — река. Значит, надо идти вверх по течению... Только есть очень хочется... Щуке ребята обрадуются!
Схватив свою одежду, он наскоро обувает сапоги, перекидывает через плечо «улов» и бодро шагает вдоль берега. «Живы будем — не помрем!» — вспомнил он присказку Солохи, продвигаясь высоким берегом мимо березок и сосен.
Остановился солдат у дикого малинника, тянется за ягодами, исцарапался весь. Вдруг слышит, кто-то идет, торопливо, спешно, так, что трещат сухие сучья под ногами. Присел, выглядывает из-за кустов... Смотрит. А это спешат к нему навстречу Солоха и Коноплев. Дай, думает, напугаю...
— Стой! Кто идет? — кричит он.
Старый воин Солоха — и откуда реакция такая — в момент за деревом растворился. А тут из-за кустов Геворкян выходит, улыбается, как ясное солнышко. И в руках у него щука, которой отделение можно накормить.
— Ура! — не выдержал Коноплев.
— Живы будем — не умрем! Так, дорогая Солоха, — улыбался Геворкян. А Солоха от усталости и от волнения аж присел на пенек, слова сказать не может. Этим салажатам все равно, а он-то понимает, что ликовать рановато — ведь, должно быть, их ищут уже.
— Поди, ищут ведь нас, — беспокоится Солоха. — Пойдем побыстрее...
— Пошли порадуем Тропкина... Только малинки поклюем, а? Как, Коноплев?..
— Ой, сколько ее! — восхищается Коноплев.
«Совсем салажата», — думает Солоха, но и сам потянулся к малине: голод не тетка, пирогами не накормит.
Лучи солнца, точно струны, протянулись между деревьями. Три солдата с огромной рыбой идут по лесу, перебирая ногами эти струны...
— Стоп, дорогой! — останавливается Геворкян. — Не туда идем...
— Как не туда? — поправляет очки Коноплев. — По-моему, правильно идем...
— Но поворот реки мы должны были уже срезать, — говорит Геворкян. — Надо сориентироваться. Где север?
— А зачем тебе север? — опрашивает Солоха.
— Тоже старый солдат! Всегда сначала север находят, а потом все остальное, — поучает Геворкян.
— Где мхи и лишайники — там север, — подсказывает Коноплев.
— Нет, надо по солнцу, — предлагает Геворкян. — Где солнце вставало? На востоке, да?
— В самую точку попал, — подтрунивает Солоха. — Зря от реки ушли...
— Падажди, дорогой... Где солнце вставало?
— За рекой, — неуверенно говорит Коноплев.
— За рекой оно садилось, когда мы рыбачить начали, — поправляет его Солоха. /
— Так... Меня вчера несли — солнце светило в глаза, — вслух соображает Геворкян. — Значит, надо двигаться в противоположную сторону. Момент... — Он ложится на землю лицом к солнцу, переворачивается и указывает в чащу леса. Коноплев крутится на месте, изображая из себя компас.
— Так не пойдет, — устало говорит Солоха. — Надо спокойно.
Все трое удивленно оглядывают лес вокруг себя, точно видят его впервые. А он словно смеется, радуется чему-то, стоит светлый, улыбчивый, листья светятся, полянки в цветах, птицы расхваливают его на разные голоса...
Геворкян, словно спохватившись, затягивает потуже ремень.
— Все... последняя дырочка, — грустно говорит он. — Надо бы рыбу съесть... пока не испортилась. А?
— Ладно, разводите костер, — соглашается Солоха, беря рыбу, — я тут, недалеко, глину поищу.
8
Тропкин с КП по рации докладывает:
— Волга, Волга! Я — Ока! Докладываю... Нахожусь у первого КП. Трое отстали: рядовые Солоха, Геворкян, Коноплев-Зайцев. Как поняли? Прием!
Прапорщик вытирает пот со лба.
— Волга! Я — Ока... Повторяю: трое!.. Нет, у солдата двойная фамилия. Коноплев-Зайцев... Прием!
Он переключает тумблер и в сердцах говорит:
— Ну, Зайцев, погоди! — Он знает, что сейчас с аэродрома в воздух поднимается патрульный вертолет, делает круг над лесом...
В это время в лесу уже прогорел костер. К нему подходит Солоха. В его руках рыба, обмазанная глиной. Он кладет ее на угли, а сам садится в сторонке под деревом и устало закрывает глаза.
В ожидании, пока рыба испечется, Геворкян достает из-за голенища «наставление», мокрое, истертое, перевертывает слипшиеся страницы:
«Радующие глаз обитатели тихих речных заводей белые лилии и желтые кувшинки, содержащие в своих корневищах крахмал, белок и сахар, можно употреблять в пищу в вареном и жареном виде, а из высушенных и размельченных корневищ можно получить муку для лепешек...»
