— Может, и правда в музей отдать эти письма? — спросила мама. — И письма моего отца тоже. Они с мамой писали друг другу всю войну.
— Буду узнавать, — сказал папа.
Нужен доктор Семёнов
В тот же вечер в семье Максима Миxeeвa произошли события неожиданные и серьёзные.
С Финляндского вокзала Максим вместе со всеми доехал до Владимирской площади на метро, но оттуда пошёл не домой, а в музей к Матвею Петровичу.
В окне у Матвея Петровича горел свет, но двери он не открывал.
Максим даже решил забраться к окну и позвать в форточку: вдруг звонок сломался?
Наконец дверь открылась, Матвей Петрович через силу улыбнулся и проговорил:
— Проходи, браток. Что-то сердце моё не хочет работать. Еле дополз.
В комнате у Матвея Петровича пахло лекарствами. Он сразу лёг на свой диван и спросил:
— Между валерианой и валокордином есть разница, не знаешь?
Максим этими лекарствами пока не пользовался и о разнице не знал.
— Смешал то и другое вместе. Лежу жду, может, помогут. Включай сам плитку, кипяти чай, если есть хочешь. На меня не смотри. И рассказывай, где был, что нового?
— Мы нашли Пахомова со «Святого Петра». Он живёт в Тарховке. Мы сего дня были у него дома.
— у Пахомова?!
Матвей Петрович так удивился, что даже приподнялся. Но тут же схватился за сердце.
— Вот проклятое, поговорить не даст… Ты уверен, что это тот самый Пахомов?
— Так он же нам рассказал, что дальше было со «Святым Петром». Мы на магнитофон всё записали.
И Максим пересказал рассказ о шести жизнях Ивана Петровича.
К концу рассказа смотритель разволновался.
— Парень ты мой милый! Да ты ведь новые страницы истории открыл. Самые новые! Михаилу Ивановичу завтра позвоним — вот удивится. Открытия имен но так и делаются. Физические законы или теоремы, — они же с нами рядом всегда присутствуют, только мы о них не догадываемся. Но кто-нибудь один, дотошный, обратит на них пристальный взгляд и всё обнаруживает, и всё доказывает… И на магнитофон записали? Это хорошо настоящий голос, подлинный. Завтра всё сотрудникам скажу. Такой находки у нас уже много лет не было!
Но про завтрашний день говорить было рано.
— Знаешь что? — попросил смущён но Матвей Петрович. — Позвони моему знакомому, Леониду Григорьевичу. Никогда его не беспокоил, но тут придётся. Позвони и ступай домой. Он полярный врач, и на Севере был, и в Антарктиде.
Максим нашёл в справочной книге телефон доктора Семёнова Леонида Григорьевича и позвонил ему.
В первый момент Леонид Григорьевич не мог понять, кому и зачем он понадобился. — Я из музея, от Матвея Петровича, объяснил Максим.
— От Матвея Петровича! Так бы сразу и сказали! А что он сам не звонит? Может, в гости заедете?
— Он не может. У него сердце болит, и он просит вас к нему приехать.
— Сердце болит? — голос у доктора Семёнова сразу стал серьёзным. — Сейчас я возьму такси, а вы меня дождитесь. Слышите? А он пусть лежит. Не позволяйте ему вставать.
— Приедет? — спросил Матвей Петрович, приоткрыв глаза.
— Сказал, что на такси. Значит, скоро.
— Ну иди домой, уже поздно.
— Я дождусь, он мне так сказал.
Матвей Петрович закрыл глаза и не ответил.
… Доктор Семёнов приехал минут через двадцать. Максим увидел такси в окно и открыл двери.
Он вошёл в комнату старика и сразу скомандовал:
— Лежать тихо, не шевелиться! Сейчас посмотрим пульс.
Он снял пальто, присел на диване и взял руку смотрителя.
Максим при этом стоял у дверей, стараясь не дышать, чтобы не помешать.
Потом доктор Семёнов послушал сердце и поднялся.
— Ну что сердце моё настучало? — спросил старик.
— Вызовем машину, а там посмотрим, может, и пустяк всё это.
— Какую машину? Я в больницу не по еду, мне музей оставлять нельзя.
— А мы о больнице пока и не говорим. Весёлым неестественным голосом он заговорил по телефону с какой — то Ниночкой, уговаривал её быстрей приехать к старику, несколько раз повторил слово «кардиограмма».
— Уж не обманите нас! — говорил он в трубку. — И как только положил трубку, снова стал серьёзным. — Ты где живёшь? — спросил Максима.
— На Рубинштейна.
— И проводить тебя некому, — доктор покачал головой. — Старика оставлять боюсь. Похоже на инфаркт. Родители знают, где ты?
— Знают, — соврал Максим.
— Тогда сиди пока с нами. Может, понадобишься. А потом, если всё будет в порядке, я тебя отвезу.
— Я здесь останусь.
— Ладно, оставайся.
— Леонид Григорьевич, — позвал из комнаты старик. — Что вы там секретничаете? Вы уж лучше вслух.
— До выяснения обстановки приказываю молчать! — скомандовал доктор Семёнов. — Я пока по вашему залу похожу, давно тут не был.
Доктор Семёнов поднялся на второй этаж, в зал Антарктики. Он обходил стенды с фотографиями, у некоторых останавливался, удивлялся, вздыхал.
— Смотри-ка, — сказал он Максиму, который тоже поднялся в зал. — А Федя то всё ещё бравый. А вот и дядя Дима! у фотографии «Антарктида. Демонстрация 1 Мая в посёлке Мирный» он задержался надолго.
— Всё мои пациенты, — показал он Максиму. — А я сам с краешку.
Наконец приехала немолодая женщина в белом халате с аппаратом в чемоданчике.
— Заранее вам спасибо, Ниночка, сказал доктор Семёнов. — Вы быстры, как молния.
— Инфарктный сегодня день, — объяснила она, — только и мечемся по городу. Сейчас сделаем кардиограмму и всё скажем.
Максима они оставили в зале, потому что места в узкой комнате ему не хватило. Максим ходил около дверей, в комнате негромко переговаривались взрослые, но он в их разговор не вслушивался.
Потом женщина вышла. Лицо её было строго.
— Машину вызову по рации, а вы следите за больным, двигаться ему нельзя.
— Инфаркт, — сказал доктор Семёнов, поморщившись, когда они с Максимом остались в зале вдвоём. — Ничего, вытащим старика, никуда он от нас не денется.
Следующий час они снова ждали…
Матвей Петрович время от времени открывал глаза и упрямо повторял:
— Сказал не поеду. Не поеду до девяти утра, пока сотрудники не придут. Музей не брошу.
Была уже настоящая ночь, но Максим даже и не думал о сне.
Доктор Семёнов нервно курил в зале, и Максим не знал, чем помочь.
