Слепов, не зная куда деть глаза, опустил голову. Его потное лицо вдруг сморщилось, он задышал тяжело, с прерывистым хрипом.
Новгородов, страдальчески глядя на него, осторожно коснулся окровавленных бинтов, погладил...
— Больно?
Слепов закрыл глаза, немощно вздохнул.
— Нет мочи, Аркадий Викторович, нет мочи терпеть... — хотел еще что-то сказать и, подумав, показал глазами на сидящего к ним спиной Фомина.
Буробин тут же проводил чекиста встречать врача.
— В Смоленске бы тебе надо было в больницу лечь, — опять сказал Новгородов.
— А груз?..
Новгородов взвизгнул.
— Вот голова, его жизнь, можно сказать, висит на волоске, а он — груз. Да Николай Николаевич доставил бы твой груз. Думаешь, он не догадался о содержимом ящиков?
Буробин, поняв, что этот вопрос скорее относится к нему, чем к Слепову, хитровато усмехнулся.
— Еще бы, Аркадий Викторович, на фронте мне не раз приходилось бывать на оружейных складах.
— Вот видишь, — Новгородов с упреком глянул на Слепова.
— Э-э, нет, — засмеялся Буробин, — подобное занятие не в моем вкусе... — Он похлопал ладонью о ладонь. — Мне вот деньги за перевозку заплатите, и больше я в ваши штучки не игрок...
Новгородов искоса, снизу вверх глянул на него и, задумчиво поджав полные губы, засопел.
— Опять вы, Николай Николаевич, за свое... или забыли, что говорил Иван Федорович? Вы наш... наш кровно... И следовательно, будете впредь делать то, что прикажем. Да зачем приказывать, ваша совесть не даст поступить иначе, я же вижу.
В дверях вагона показался Фомин.
— Врач!
Новгородов поспешил к двери.
Среди множества грузчиков, похожих на муравьиные цепочки, пробирался старикашка в пенсне, с саквояжем в сухонькой руке. На его узкие плечи было накинуто зимнее пальто, из-под которого виднелся ослепительно белый халат.
— Прошу прощения, извините, — то и дело говорил он грузчикам.
За старикашкой с носилками шли два дюжих санитара.
Слепова на глазах растерявшегося Новгородова врач расспросил о случившемся, не разбинтовывая, осмотрел его и уложил на носилки.
— Где хоть искать-то его? — спросил Буробин, когда носилки понесли.
— В Солдатенковской... — не оборачиваясь, бросил врач.
Слепов поднял голову, измученно улыбнулся.
— Не забывайте! — И в этой его просьбе слышались сразу и робкая надежда, и горькое сомнение, и запоздалое раскаяние...
Новгородов рассеянно махнул рукой удаляющимся носилкам.
— Кто мог предположить... Как все некстати! — Он беспомощно осмотрелся. — Да куда же делся Леонид Павлович? Надо же уйти в такой момент... — Случившееся со Слеповым явно спутало все его карты.
Душечкин появился неожиданно откуда-то из-за складских помещений. Ему навстречу, семеня короткими ножками, заспешил Новгородов.
О чем-то переговорив, они подошли к Буробину. Вид у них был такой, будто их только что обокрали.
— Что ж теперь делать будем, Николай Николаевич? — поздоровавшись, спросил Душечкин.
— Не знаю, — ответил Буробин. — Но мне кажется, надо поскорее угнать отсюда наши вагоны, а то мало ли что...
— Разумно, — заметил Душечкин.
— Тогда не стоит терять времени, надо выбивать паровоз. Только вот начальство потребует сведений, куда мы его погоним, иначе не дадут.
— А нельзя этот вопрос как-нибудь пока обойти? — поинтересовался Новгородов. — Возьми паровоз под свою ответственность. Скажи, что через пару часов возвратишь. В конце концов придумай что- нибудь...
Мартынов при встрече с Буробиным сказал, что вагоны он попытается задержать на станции, ну хотя бы до сумерек. Во-первых, ящики целесообразно сгружать ночью, чтобы не оставалось времени на их проверку, свое же совещание коммерсанты раньше, чем вечером, не начнут — они просто-напросто не рискнут засветло собраться, ибо приход в какое-либо место многих людей может вызвать подозрение у окружающих.
Оставив Новгородова у вагонов и дав ему копию накладных на них, чтобы избежать всяких недоразумений, Буробин с Душечкиным отправились к станционному начальству. Однако, к великому огорчению Душечкина, им заявили, что свободного паровоза на станции нет. Не помогли никакие уговоры и увещевания Буробина.
— Что вы от меня хотите? — сказал раздраженно начальник. — У меня два паровоза на ремонте, дать маневровый — так у него здесь работы по горло. Ждите. С часу на час должен подойти пассажирский, тогда что-нибудь придумаем.
Возвратились к вагонам.
— Прямо чертовщина какая-то получается, — зло заметил Душечкин. — Не день сегодня, а сплошная трепка нервов.
— Может, взятку дать? — посоветовал Новгородов.
— Ты что, — осадил его Буробин, — или хочешь, чтобы нас за решетку упрятали?
Походили вдоль вагонов, помолчали.
— Да что вы, собственно, нервничаете, — сказал Буробин, — груз, считай, доставлен. А что паровоз не дают, так это, может быть, к лучшему.
— Это почему? — удивился Новгородов.
— Да ящики-то у нас, сами знаете, с чем, и сгружать их уж лучше в темноте.
Душечкин не без удивления посмотрел на Буробина. подумал, поскреб затылок.
— А ты, светлая твоя голова, пожалуй, прав. — И тут же, повеселев, добавил: — В таком случае, друзья хорошие, пока вы будете ждать, я кое-куда сбегаю — у меня сегодня масса дел, да и к Слепову заглянуть надо, подбодрить, что-нибудь передать, а то на казенном пайке и ноги протянуть недолго...
Не прощаясь, он ушел. Новгородов проводил его страдальческим взглядом, вздохнул.
— У меня бригада грузчиков ждет — разорвут они меня, черти...
Опять походили вдоль вагонов. Потом залезли в освободившуюся из-под картошки соседнюю теплушку. Разожгли потухшую «буржуйку», согрели кипятку.
— С раннего утра торчим здесь, — обжигаясь о железную кружку и стараясь отхлебнуть горячей воды, опять заговорил Новгородов, — позавтракать даже не успел. У тебя какой-нибудь корочки не найдется?
В вещмешке Буробина не нашлось ни единой крошки. Инженер совсем приуныл, замерз. Его не могли согреть ни тепло «буржуйки», ни тем более крутой кипяток...
Стало смеркаться.
— Может, сходишь к начальнику? — жалостливо попросил Новгородов. — Пока доедем, совсем стемнеет.
Буробин уже было собрался идти, как увидел спешащего Душечкина. Коммерсант улыбался — вроде бы был под хмельком.
— Нате, — сказал он весело, протягивая сверток, — это чтобы меня не съели.
Он принес батон сухой колбасы, буханку черного хлеба и даже бутылку коньяка.
Новгородов ожил, засуетился. Коньяк тут же разлили в кружки, колбасу, хлеб, так как ни у кого не нашлось ножа, наломал большими кусками.
— Совсем как в былые фронтовые времена, — потирая руки, радостно заметил Душечкин.
Выпили...
— Степан Петрович привет вам передает. К операции готовят беднягу, а он все о грузе беспокоится. — Душечкин подошел к двери, глянул на свои вагоны. — Устроился он, скажу я вам, как король, — один в
