Через два дня он снова зашел ко мне и положил на стол записку.
Я прочел на требовании, никому не адресованном, резолюцию, написанную рукой тов. Ленина:
'Я выслушал товарища. Нужда необычная. Не отступите ли от своих планов и не дадите ли, хотя не все, но больше, чем у вас полагается? Ленин'.
Однажды Кольчугинскому заводу нужно было в наиэкстренном порядке отправить со складов Москвы 25 000 пудов меди, но отправка задержалась несвоевременной подачей вагонов. Сидел я в своей рабочей комнате. Раздается звонок.
— У телефона Председатель Совнаркома. Вам известно о срочной погрузке меди?
— Да, Владимир Ильич, известно. Маршрут меди самое большее через пять часов будет сдан железной дороге.
— Но ведь было предложено работу закончить раньше?
— Железная дорога задержала подачу вагонов.
— Значит, вы уверены, что через пять часов все будет готово?
— Если позволите, ровно через пять часов я вам сообщу, что все готово.
— Нет, нет. Этого не нужно. Только, чтобы было сделано. Вы понимаете, как это нужно скоро и какая в этом большая необходимость.
— Знаю, Владимир Ильич, все будет сделано.
— Ну хорошо, спасибо, до свидания.
В числе прочих обязанностей я ведал в Отделе металла ВСНХ учетом и распределением колоколов. Крестьянская Русь быстро узнала об этом: потекли крестьяне-ходоки с сельскими приговорами об отпуске колоколов. В каждом общественном приговоре говорилось, что одному нужно 3 колокола общим весом в 300 пудов, другому в 400 пудов и т. д.
Конечно, сделать этого не представлялось возможным, и ходоки шли в Московский Совет, к Михаилу Ивановичу Калинину, доходили до Владимира Ильича.
Ходоки одного из уездов Московской губернии, не получивши полного удовлетворения в отпуске им 500 пудов колоколов ни у меня, ни в Московском Совете, ни у Михаила Ивановича Калинина, добились свидания с Владимиром Ильичем, который во время разговора с ходоками (а ходоки были очень дотошные, даже запаслись моей фамилией и телефоном) вызвал меня к телефону.
— Товарищ Ежов?
— Да.
— Говорит Председатель Совнаркома.
— Что прикажете, Владимир Ильич?
— У меня сидят три мужичка. Они прошли все советские мытарства и дошли до меня. Что же невозможного в их просьбе?
— Мы, Владимир Ильич, воздерживаемся от раздачи колоколов и заняты решением вопроса, как использовать их в производстве.
— Это все хорошо, но, коли крестьяне в Москве, надо, чтобы они вернулись в деревню как наши агитаторы. Вы крестьянин и понимаете это.
— Я понимаю, но как мне быть, если со всех концов России тянутся подобные делегации?
— Что же поделаешь? Хлеб у крестьян берем, солдат берем. Понемножку как-нибудь. Может быть, натуральный обмен подойдет. А тем более что они вот говорят, что колокола им нужны не для нужд церкви, а чтобы спасать звоном, во время зимних бурь, сбившихся с дороги. (Слышно в телефон, как он при этих словах смеется.) Они хотят колокольным звоном спасать сбившихся с дороги, а наше дело повести их по своей дороге. Думаю, убеждать вас в этом не надо.
— Понимаю, Владимир Ильич.
— По возможности сделайте.
— Хорошо.
— До свидания.
— Будьте здоровы.
При одной из встреч Владимир Ильич очень мягко намекнул мне на необходимость подучиться.
Ведь этот намек сделал Владимир Ильич. Значит, надо побороть все и подучиться. Мой рабочий день тогда был не менее 15 часов, пришлось довести его до 20 часов. Я окончил Свердловский университет, а после него — курсы при Социалистической академии.
Ведь намек был сделан Владимиром Ильичем.
На Съезде Советов в 1920 году один из делегатов, рабочий Донбасса, подал Владимиру Ильичу записку, где указывал, что рабочим из шахт приходится, как акробатам, подниматься по веревке, ибо тросов для подъемников недостает, а в Москве в тысячах домов стоят без работы лифты. Нельзя ли с них трос снять и направить в Донбасс?
На второй день эта записка уже была у нас с надписью Владимира Ильича:
'Через опытных людей срочно выяснить, возможно ли это сделать. Доложить мне'.
В начале 1921 года мне было поручено управлять государственными складами. Дело было в то время очень сложное и тяжелое, ибо голодным, раздетым и разутым людям приходилось доверять на сотни миллионов золотых рублей как продуктов питания, так и всевозможных предметов первой необходимости. Чтобы так или иначе смягчить положение работников, я пытался получить разрешение бывшей комиссии использования, ЦУС[179] ВСНХ и других органов на выдачу со складов их рабочим предметов первой необходимости. Долгое время тянулась самая бесшабашная советская волокита, а дело не ждало.
Я принужден был при первой встрече сказать об этом Владимиру Ильичу. Он мне ответил:
— Ты, брат, белье возьми, а чтоб самолюбие плановых органов не страдало, напиши мне бумажку, что, мол, я взял ввиду такой-то необходимости, а я эту бумажку пошлю куда следует.
Я так и сделал.
После я узнал, что Владимир Ильич на моей телефонограмме на его имя написал:
'Выяснить — наказать или помиловать'.
У меня была полуторагодовая тяжба с НКПС из-за одного крупного складского предприятия. Дело не двигалось с места, а предприятие разрушалось. Об этом узнал Владимир Ильич. Потребовал к себе, через Петра Алексеевича Богданова, все дело, потом вызвал меня, крепко изругал за то, что я ему или кому- нибудь другому не сообщил об этой волоките.
Спустя три дня ко мне прикатил самокатчик и сдал письмо, написанное рукой Владимира Ильича на целых четырех страницах.
Владимир Ильич писал:
'т. Ежов! Получил и просмотрел бумаги о складе…
Буду ждать от Вас
О борьбе с волокитой Владимир Ильич пишет следующее:
'Конституцию РСФСР и устав РКП Вы знаете. До конца [бороться с волокитой] значит: до сессии ВЦИКа (раз нет съезда Советов). По партии — до пленума ЦК…
1) Краткое, 'телеграфное', но ясное и точное заявление членам ЦК, — членам Президиума ВЦИКа;
2) статья в печати;
3) почин местной или соседней ячейки РКП, ее отзыв, ее запрос в Московском Совдепе
— вот
