марксистами.
Великим сердцеведцем был покойный наш вождь — и глубоко проникал в природу буржуазного человечества. Мудрый консерватизм Ильича спас высшую школу от разгрома, когда этот разгром объективно был возможен; но спас только для того, чтобы пролетариату, когда придет ему черед в эту школу идти, не оказаться в разоренной хоромине. А что барские антресоли и бельэтажи пролетариат сумеет переделать по своим вкусам и надобностям, Ленин ни минуты не сомневался: глубока была его вера в творческие силы рабочего класса, глубже, чем у всех нас, и она его не обманула.[185]
А. М. Николаев
ВНИМАНИЕ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА К ИЗОБРЕТЕНИЯМ И ИЗОБРЕТАТЕЛЯМ
У Владимира Ильича был огромный интерес к техническим достижениям и новинкам. Приходится поражаться, каким образом при напряженной занятости важнейшими государственными, политическими и партийными делами он выкраивал время для того, чтобы следить за развитием техники, в частности радиотехники, и даже входить в такие детали, которые у иных руководителей, ведомств, за кучей других дел, ускользали из внимания. Он все видел и все знал.
Понятно, что на имя Владимира Ильича поступали многочисленные проекты и описания изобретений, рационализаторские предложения. Многие из этих проектов Владимир Ильич посылал мне. Среди них встречались действительные изобретения, но нередко это были фантастические предложения, неосуществимые проекты. Помню, у меня был разговор с Владимиром Ильичем, когда я ему рассказывал о некоторых таких предложениях. Владимир Ильич, однако, настаивал, чтобы я внимательно читал эти письма и обязательно отбирал для ответа те из них, в которых замечалась хоть крупинка полезного. В разговоре по поводу одного изобретения Владимир Ильич мне сказал: 'Изобретатели — народ особый, у них есть свои странности, часто мы их не понимаем. Надо терпеливо их выслушивать'.
С одним из таких изобретателей мне пришлось по поручению Владимира Ильича провозиться все лето 1920 года. Владимир Ильич часто принимал этого изобретателя, и, действительно, только у Владимира Ильича могло хватить терпения возиться с ним около года, пока тот сам не расписался в своей беспомощности. Об этом стоит коротко рассказать.
Дело было в 1920 году, кажется в апреле месяце. Одним партийцем, молодым техником, было предложено изобретение в области энергетики[186]. Этот партиец был приглашен к Владимиру Ильичу, после чего Владимир Ильич поручил мне 'исповедовать' изобретателя и принять участие в его работах, понаблюдать за ним, узнать, в чем секрет изобретения, и рассказать ему.
Изобретателю была дана квартира и охрана. Для всяких хозяйственных забот к нему прикомандировали двух товарищей и меня в качестве 'спеца' и поверенного по всем секретам изобретателя. Изобретатель сначала не хотел меня посвящать в 'секреты'. Тогда Владимир Ильич вызвал его и имел с ним специальный разговор, в котором сказал, что я к нему прикомандирован по его распоряжению, что он должен мне, не стесняясь, говорить все. Изобретатель, получив обмундирование и квартиру, потребовал специальный вагон для перевозки аппаратов, с которыми якобы он делал успешные опыты на Кавказе. Получив вагон, он съездил на Северный Кавказ, привез свою семью и какого-то чертежника. Что же касается аппаратуры, то, к моему удивлению, он привез самые распространенные в старых физических лабораториях аппараты: обычную катушку Румкорфа, соленоид и, кажется, амперметр. Я сообщил Владимиру Ильичу, что аппаратами, которые привез 'изобретатель', обещанного опыта произвести нельзя. Владимир Ильич сказал мне, что 'изобретатель', по всей вероятности, просто хитрит, обманывает меня и показал не те, что привез. 'Ждите спокойно и не нервничайте'.
'Лаборатория' вместе с охраной и я поселились на даче под Москвой; достали маленькую электрическую станцию, установили, провели провода, осветили электричеством дачу… и вдруг изобретатель передумал делать установку на даче, а попросил вагон из особого поезда, с электрической станцией. Вагон дали, только без станции. Мы сами подвели ток и подготовили все для опыта. В назначенный для опыта день оказывается, что изобретателю снова чего-то не хватает, — опять отсрочка, опять нужна поездка на Северный Кавказ за какими-то недостающими деталями аппарата. Я еду в Москву жаловаться Владимиру Ильичу. Владимир Ильич предлагает терпеливо ждать: 'Пусть поедет, может быть, в самом деле у него припрятано настоящее оборудование там, на Кавказе'. Изобретатель опять съездил на Кавказ, привез какой-то тяжелый ящик, закрыл его в секретную комнату, наложил печати, потом заявил, что вот, как только чертежник выполнит чертежи, через два дня начнем монтаж и опыты. Мои попытки узнать, что задерживает опыты, какие чертежи исполняются, для чего они нужны, что за схема установки, не привели ни к чему. Изобретатель уклонялся от ответа, говорил что-то невнятное, с опытами тянул. Обо всей канители я написал Владимиру Ильичу. Владимир Ильич на изобретателя тоже крепко нажимал через одного товарища.
Все же с опытами дело шло туго. Я не верил в удачу, изобретатель так и не мог мне сказать толком о сути своего изобретения. Прошло еще некоторое время с такими же 'успехами'. На одном заседании я стал просить Владимира Ильича освободить меня от наблюдения за опытом. Владимир Ильич погрозил мне пальцем и написал записку: 'Отставки Вашей не принимаю — доведите дело до конца' (передаю по памяти. —
К осени я стал собираться за границу по делам Народного комиссариата почт и телеграфа. Владимир Ильич спрашивает меня: 'Кому передать изобретателя?' Я посоветовал поручить это Глебу Максимилиановичу Кржижановскому, как инженеру и электрику. Так и сделали. Глеб Максимилианович тоже провозился несколько месяцев с изобретателем. Перевел (по его желанию) его 'лабораторию' из Нижнего в Богородск (Ногинск). Изобретатель там тоже 'чудил', и все это дело кончилось ликвидацией 'опытов', а 'изобретателя' куда-то устроили на работу.
В этой истории поражает терпение и настойчивость Владимира Ильича, его выдержка. Идея, выдвинутая изобретателем, была очень ценной, и нельзя сказать, что она вообще неосуществима. Для нас в то время (1920 год) очень важно было иметь такое открытие, и Владимир Ильич вел дело так, чтобы исчерпать все возможности и прийти к любому концу: или изобретатель сам признается, что он не в состоянии произвести этого опыта, или хоть что-нибудь да удастся. 'Нужно сделать так, чтобы он (изобретатель) не обвинил нас в том, что мы ему помешали в чем-нибудь'.
Осенью 1920 года радиолаборатория уже приступала к монтажу радиотелефонного передатчика на Ходынке. Шли спешным порядком подготовительные работы, монтировалось подсобное оборудование. Сам же передатчик находился в Нижнем. Там в лабораторной обстановке Бонч-Бруевич[188] со своим ассистентом Шапошниковым производил опыты передачи человеческого голоса на расстояние, завоевывая все большую и большую протяженность.
Из различных мест РСФСР в Нижний стали поступать телеграммы о слышимости радиотелефона. Бонч-Бруевич искал наилучшую слышимость. Каждый день известие о слышимости радиотелефона с какой- нибудь еще более отдаленной радиостанции радовало всех работников радиолаборатории. Радовался вместе со всеми и Владимир Ильич, когда я ему сообщал о новых успехах, и он торопил с сооружением постоянной установки на Ходынке.
Параллельно с этой работой Бонч-Бруевич приступил к разработке громкоговорителя, или 'рупора', как назвал его Владимир Ильич.
В одну из моих встреч с Владимиром Ильичем я ему рассказал о работе Бонч-Бруевича над 'рупором', и
