высокопревосходительство». То ли еще будет! Он уже наслаждался своей удачливостью. Особенно когда бывшие губернаторы униженно просят занять сотню-другую!
Как грибы после дождя, возникали многочисленные рестораны. Катю они вовсе не привлекали. Но как-то пришлось провести вечер в наимоднейшей «Лампе Аладдина»: неудобно было отказать пригласившей ее княгине. И одного раза оказалось достаточно.
Кельнерам, одетым джиннами, кричали, заново открывая пьяный каламбур: «Джинн, накапай-ка мне джину!» Хохотали, довольные собственным остроумием. И в стаканы лился гимлет – коктейль из джина с лимонным соком. В зале «Гарем» среди поддуваемых вентиляторами длинных цветных полотнищ, изображающих то ли костры, то ли пламя страсти, на порядком истертых персидских коврах изгибались под монотонную музыку дивы, наряженные в полупрозрачные шальвары. Бывшие графини? Или купчихи? От «восточных танцев» веяло такой беспросветной пошлостью, что не спасали ни приторно-сладкий шербет, ни прекрасный драгомировский форшмак.
От полотнищ метались по потолку подцвеченные тени.
Тени! Вот именно!.. Все натужно веселящиеся вокруг были не чем иным, как тенями самих себя – бывших, расточительных и привыкших повелевать.
За соседним столиком усатый драгун затянул с надрывом: «Здесь шумят чужие города и чужая плещется вода…» «И чужая светится звезда», – гнусаво подхватил его сосед и залился пьяными слезами.
Катя потерла пальцами виски и достала из сумочки облатку аспирина.
– Что, милочка, голова разболелась? – посочувствовала княгиня Ольга. – Да, душно. И накурено.
Катя поспешила воспользоваться удобным моментом:
– Я и правда неважно себя чувствую. Не привыкла…
– Ну идите, я вас отпускаю! Сейчас найдем провожатого. Михайлов!
– Ась? – дурашливо откликнулся драгун.
– Кажется, тебе пора проветриться. Отвезешь Катюшу домой.
Он с готовностью поднялся, но, к Катиной радости, покачавшись в такт музыке, грузно плюхнулся на место.
– Не беспокойтесь, ваше высочество, здесь недалеко… Я найму извозчика. До свидания.
Наконец-то вечер окончился.
Настало первое мая.
Бело-зеленые вагончики резво постукивали на рельсовых стыках. Ночью прошел дождик, и свежий ветер овевал прохожих ароматом акаций.
Катя издали увидела Вениамина у входа в фанзу с вертушкой из дракончиков. Он смотрел в сторону перекрестка, где собралась возбужденная толпа китайцев.
– С добрым утром, Вениамин, – окликнула она его, но в этот момент грохнули барабаны, зазвенели литавры, ударили гонги, и художник только кивнул в ответ, потянув Катю за руку ближе к стене, чтобы не мешать проходившей колонне.
Впереди на длинных, прогибающихся под тяжестью палках несли барабан. Между палками шагал человек в синей робе и что было мочи колотил по нему, отбивая такт. Писк свирелей можно было услышать только в промежутках между мощными ударами. Вместо хоругвей над толпой вздымались драконы из папье-маше. Они в едином ритме хлопали глазами размером с блюдце. А дальше лозунги – иероглифами с переводом на английский, русский или немецкий: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», «Да здравствует восьмичасовой рабочий день!»…
Последняя шеренга скрылась из виду.
– Ну что, Екатерина, пойдем за ними? Посмотрим?
Вениамин на этот раз был вполне корректен, приглажен, и взор ясен.
– Пойдем, конечно, – сказала Катя и не удержалась, чтобы не припомнить ему недавних слов: – Но это ведь политика, от которой вы хотели держаться подальше.
– Во-первых, это не наша политика, а во-вторых, я из чистого любопытства, как художник. Вдруг интересная характерная сценка! Вот… у меня и бумага с собой, – выкрутился Вениамин и показал Кате блокнотик с карандашом, засунутые в карман сюртука.
Они пошли в сторону удаляющегося грохота.
Большая площадь была заполнена народом. Стихийно образующиеся группы окружали ораторов, растекались, собирались вновь возле других.
На стремянку забрался сухощавый седой человек. Придерживаясь одной рукой и размахивая другой, он стал произносить речь – пламенную до исступления.
– О чем он? – спросил Вениамин.
– Я не успеваю понять все, но примерно: «Вставайте, изнуренные трудом рабочие! Сегодня день вашего пробуждения». Вениамин, а это не Сунь Ятсен? Говорят, он сейчас в Шанхае?
– Нет. Я видел его фотографию у Дин Си. Этот совсем другой.
Оратор кончил под одобрительные возгласы: «Хао! Хао!»
Катя разглядывала людей. Европейцев были единицы. На них никто не обращал внимания. Все были воодушевлены и объединены общей целью.
Такое Катя видела впервые, если не считать войны – госпиталя и бегства из-под Мукдена. Петербург, эмигрантский Шанхай – каждый из окружающих был сам по себе, обремененный личными хлопотами и невзгодами. А Парускаван так и вообще – башня из слоновой кости…
