Столы ломились от изысканных блюд. Вместо хлеба подавали румяные пироги и расстегаи. Едва отзвучал торжественный тост генерала, в котором весна олицетворяла новые надежды на новый, сокрушительный, поход под предводительством великого князя, как бокалы были наполнены вновь. Дальше пили, не дожидаясь особого приглашения. Искусственное взбадривание упрощало жизнь.
Кудрявый офицерик помахал над столом газетным листком:
– Хотите послушать, что говорят нынче в Париже?
– Дайте, я прочитаю, Новиков. Вы шепелявите, – пробасил его сосед, но, вглядевшись в текст, отшвырнул газету, словно какую-то мерзость.
Оказывается, она была написана по новой орфографии. А это верный признак большевизма!
– Нет уж, для меня политическая благонадежность истинного белогвардейца превыше всего!
– Вы не правы, Смолин! Главное все-таки содержание. Ну, я читаю… А вы послушайте, послушайте… Это к вопросу о моей благонадежности: «Из России ушла не маленькая кучка людей, группировавшихся вокруг опрокинутого жизнью мертвого принципа, ушел весь цвет страны, все, в руках кого было сосредоточено руководство ее жизнью, какие бы стороны этой жизни мы ни брали. Это уже не эмиграция русских, а эмиграция России…»
Кате на миг представилась скептическая усмешка Савельева. Он-то нашел бы доводы опровергнуть успокоительный самообман собравшихся.
– А вы слышали, что в США открыто их представительство? Во главе с Людвигом Маршенсом?
– Еще один из пролетариата?
– Не совсем. Из Петербургского технологического.
– А, все одно… Ну так что ж?
– Говорят, к нему идут толпами наши, иммигранты. Просятся в Россию.
– А кто они такие? Те же беспорточники, босяки. Прослышали о наших покинутых имениях, вот и ринулись, боясь упустить кусок пирога. Наши имения!!! – В голосе послышались нотки надрыва.
Старик, сидящий напротив Кати – он подвизался где-то в сфере экономики, – уныло сказал:
– На днях подписано торговое соглашение: Китай пшеницу в Хабаровск отправляет и зеленый чай – в красную Сибирь.
– Господа, ну дайте же наконец пообедать спокойно! Не будем портить аппетит друг другу. Все обойдется! Вот только выберем императора, – зазвучал голос оптимиста.
Разгорелся спор – кого бы короновать монархом? Николая? Кирилла?
– «И поведет нас, как и встарь, одно лишь знамя – Русь и царь!»
Катя смотрела на потные физиономии, фанатично горящие глаза и думала: «А может, они – ненормальные? Император, у которого нет даже кусочка родной земли размером со склеп». Ей почудился сладковатый запах тлена.
– Давайте выпьем за удачу белого коня Георгия Победоносца, этим летом непременно растопчущего змия – большевика-антихриста! За нашу белую идею!
«Белая идея, белое дело, – продолжила мысленно Катя, – белая горячка. Господи, да круг же замыкается. Белая горячка – алкогольный психоз».
Кто-то оговорился, что генерал Слащов, герой Крыма и легендарно смелый воин, вернулся из Константинополя в советскую Москву. Катя только полмесяца назад слышала восторженные восхваления его подвигов, а теперь? Ядовитые уста превратили героя в наркомана с кокаиновой храбростью.
Генерал-антиквар кричал:
– Надо довериться Японии! Храбрые самураи могут стать нашими друзьями… Это они восстановят нас в законных правах и отомстят большевикам…
– Но для начала отберут Сибирь, – продолжила Катя, не утерпев.
– Ну и пусть им достанется кусочек Амура. Сунем его япошкам в зубы, – не успокаивался генерал, а Катя, понимая, что спорить бесполезно, думала: «Дурак он или притворяется?» – и, совсем затосковав, ушла, не дожидаясь обещанных русских блинов с икрой.
Показалась невыносимо натужной окружающая ее суета.
Катя написала Ивану письмо. Спрашивала разрешения погостить у него в Пекине. Собственно, он давно ее приглашал, можно было ехать без предупреждения, но мало ли как могли сложиться обстоятельства в его семье.
А Намарону Пекин не прельщал вовсе. К тому же содержание ее отнимало значительную долю и без того скромных средств. Понимая это, горничная сама предложила вернуться в Парускаван:
– Вы теперь поправились и без меня обойдетесь, а там я лишний раз за малышом нашим присмотрю. И писать буду в случае чего…
Взяли билет на пароход.
Осталось дождаться ответного письма из Пекина.
И письмо пришло, но не то, которого ждали. Катя держала конверт с траурной каймой и своей фамилией, надписанной чужим почерком. Ни штемпелей, ни обратного адреса… Что за несчастье таилось в нем? И Намароны нет рядом, чтобы раскрыть конверт первой, – ушла в магазин за подарками парускаванским подругам. Еще несколько минут Катя не могла решиться, но, оттягивай момент не оттягивай, все равно беда от этого не уменьшится.
Конверт был местный, но в нем лежала сложенная вчетверо телеграмма: «Сообщаем, что умер Ваш супруг – Чакрабон де Питсанулок. Приглашаем прибыть для проводов его высочества в последний путь.
