половины с одного конца и совершенно целая с другого. Оспин схватил ее, отшвырнул дальше на поляну, и там сюрпризная мина взорвалась еще раз.
Сержант припал к груди Батова, прислушался — сердце бьется.
— Беги, запрягай подводу! — приказал он Усинскому.
— Извините, — смутился Усинский, — я не умею. Я готов сделать что угодно, только не это... Извините, пожалуйста...
— Тетеря! — выругался Оспин и побежал было к лесу, где располагался обоз, но оттуда, нахлестывая лошадей, мчался Крысанов, стоя в повозке.
— Чем его? — спросил, подъезжая, Крысанов, расправил брезент, соскочил к товарищам.
Батова уложили в повозку и двинулись к деревне.
— А ты оставайся тут, на своем посту, — приказал Усинскому Оспин. — Сами, без тебя управимся.
Санрота находилась в крайнем большом доме, утопающем в зелени цветущих яблонь. Когда повозка, въехала во двор, из дверей выскочила Зина Белоногова.
— Кого это вы, мальчики? — спросила она и, взглянув на лицо Батова, ахнула: — Вот так здорово! Алеша! Что с ним?
Появился врач, санитары с носилками, раненого унесли.
— А вы поезжайте обратно, — снова вышла на крыльцо Зина. — Быстро, быстро! Убирайте лошадей со двора.
— Нам узнать надо, что с лейтенантом-то, как? — возразил было Оспин. — Без сознанья ведь он.
— Я вам что говорю! — прикрикнула Зина. — Сейчас все равно ничего сказать нельзя. Вечером специально приду в роту и все расскажу. А сейчас — езжайте!
На обратном пути Крысанов рассказывал:
— А ведь я видел у него штуку-то эту. Подходил он ко мне с ней. Крутит, вертит, кнопочками щелкает. А потом слышу — хлоп! Глянул — упал наш лейтенант. Я скорей — к обозу. А тут как раз фураж привезли, кони стоят готовые, в упряжке. Схватил я их и — айда! Смекнул, значит, что без повозки не обойтись.
...Весть о случившемся быстро разнеслась по подразделениям, когда полк вернулся с отдыха. В роту приходил майор Крюков, расспрашивал, записывал, снова расспрашивал. Его интересовало не только само происшествие, но и то, как вел себя Батов за несколько дней перед случаем, не встречался ли с кем-нибудь, кроме своих людей, не получал ли писем.
На Володю разговор с Крюковым подействовал удручающе. Майор никак не мог понять, для чего принес Грохотало эту трубку, как он ее нашел, с какой целью передал Батову, почему она не взорвалась раньше, если все кнопки передвигались не по одному разу еще до того, как трубка попала к Батову...
Зина Белоногова долго не приходила.
— Если она через двадцать минут не явится, пойду туда, — заявил Володя. — В двери не пустят — в окно полезу, от окна прогонят — через печную трубу ворвусь.
Но врываться не потребовалось, потому что минут через пятнадцать прибежала Верочка Шапкина и сообщила: лейтенант Батов пребывает во вполне удовлетворительном состоянии. Завтра его можно будет навестить. Кость руки почти не повреждена, а из сознания вышиб его сильный удар по голове несколько выше уха.
Оказывается, Верочка, как только услышала о несчастье, когда вернулась с озера, побежала в санроту, побывала у раненого и по поручению Зины, вернее, она сама выпросила это поручение, пришла к пулеметчикам.
— Он просил принести другую гимнастерку, — смущенно обратилась она к Грохотало.
— Завтра принесем...
— Нет, не завтра, — возразила Верочка. — Я сейчас пойду туда и попутно унесу.
В это время пришел почтальон и, подняв над головой письмо, спросил:
— Кто возьмет письмо лейтенанту Батову?
Потянулось несколько рук, но Верочка протиснулась вперед, закричала:
— Я возьму, я! Я сейчас иду в санроту и смогу передать.
Ей уступили. Схватив письмо, Верочка выбралась из толпы и сразу посмотрела на обратный адрес — от кого? Поняла, что письмо с родины Батова, но разобрать фамилию отправителя не смогла.
— От кого это ему? — поинтересовался Володя, подавая гимнастерку. Взял у Верочки сильно потертый серый треугольник, заглянул на штемпель.
— От кого? — нетерпеливо спросила Верочка, принимая пухлый конверт и пряча за пазуху.
— Не знаю. Раньше ему писал соседский мальчик, а тут почерк совсем другой, — сказал Володя и, улыбнувшись, добавил: — Сама у него узнаешь. А то как-то неловко получается — ты о нем меня спрашиваешь, а он о тебе все думает....
— Ой ли? — подскочила Верочка на одной ноге. — Так ты и знаешь, о ком он думает!
— Да уж как-нибудь знаю, — засмеялся Володя. — Соли и каши солдатской мы с ним из одного котелка немало съели, если считать фронтовой мерой.
Верочка круто повернулась, так что рассыпанные по плечам волосы подпрыгнули, и легко пошла от лагеря к деревне. Теперь и на ней были хромовые, очень ловкие, по ноге сапожки. Это ей подарил Михеич. Он сам заказывал полковым сапожникам и вручил при всей санроте, да еще сказал:
— Бери, голубка моя, без всякого стеснения и носи на здоровье. Не гоже русской дивчине между побитых немцев ходить в кирзовых. — А поскольку Верочка не решалась сразу принять подарок, добавил укоризненно:
— Смотри ж ты, глупая, ну кто еще из девчат носит кирзовые?
Она посмотрела на ноги подруг, потом — на свои и не могла устоять — приняла.
Всю дорогу до самой санроты она думала об этом загадочном конверте. Письмо обжигало грудь, и она всем сердцем угадывала, что содержание его как-то касается и ее судьбы.
Батов один лежал в полутемной комнате. Единственная койка стояла спинкой к стене, и одно это уже делало обычную комнату похожей на больничную палату.
— Как здоровье, Алешенька? — спросила она, входя. — Что чувствуешь?
— Спасибо, Верочка. Чувствую, что ты пришла и даже выполнила мою просьбу.
— Значит, ничего ты не чувствуешь. Вот твоя гимнастерка и привет от всей роты. От Володи, конечно, особый.
— Еще спасибо. Повесь, пожалуйста, гимнастерку в шкаф.
— Как твоя рука? — сияла улыбкой Верочка.
— Прекрасно. Прямо слышу, как заживает рана под неослабным вниманием медицины.
Верочка не сразу поняла намек Батова. Дело в том, что минутой назад от него вышла Зина. Она просидела в палате все время, пока Верочка ходила в роту.
— Что во сне видел?
— Ничего, потому что не спал ночью. Я ведь дежурил по полку.
— А ноги у тебя здоровы, Алеша? Плясать ты можешь?
Батов насторожился. Он хорошо знал, в каких случаях предлагают плясать.
— Что ты сказала?
— Пля-сать ты можешь? — рассмеялась она.
— Могу, но за что?
— А вот за это!
Расстегнув пуговицу, Верочка сунула руку за пазуху, выдернула письмо и подняла его высоко над головой. Батов подумал, что это, скорее всего, проделки покойного Юры Гусева. Он, видимо, успел написать кому-то из знакомых, или незнакомых девчат, чтобы завязали с Батовым переписку, облегчили его одиночество.
— Покажи адрес, хотя бы из своих рук.
Верочка приблизила треугольник к его глазам. Напрягая в сумерках зрение, он прочитал обратный адрес, долго не мог разобрать подпись.
— Нет, Верочка, — сказал он потеплевшим голосом, — за это письмо я не буду плясать... А если
