рашпилем, аж в мозгах отдается, а кровь от холодной воды, от ненависти стынет... Я после того месяца два не мог сидеть. Штаны в том месте все время промокали и засыхали так, что аж ломались... Вот на такого бы гада тебе посмотреть, Фролов, ты бы узнал и то, чего никогда не снилось...
Страшный этот рассказ взбудоражил солдат. Они начали спорить. Одни доказывали, что лучше смерть, чем такое унижение; другие утверждали, что безрассудная смерть никому не нужна, если этой смертью ничего не достигается, что на руку фашистам, что Земельный не дожил бы до дня победы и не был бы теперь здесь.
Неизвестно, чем бы кончился этот спор, но тут от подъезда послышался голос Таранчика:
— Товарищ лейтенант, задержанного с линии доставили!
Выходя из сада, Володя взглянул на задержанного и опешил: что за наваждение! Соловьев вел точно такого же человека, какой стрелял в Грохотало несколько часов назад: те же кривые ноги, тяжелый торс и бычий взгляд... Да ведь это — Густав Карц! Как и раньше, был он без головного убора, жесткие темные волосы торчали в разные стороны. Увидев лейтенанта, он впился в него недоумевающим взглядом и резко замедлил шаг, так что Соловьев наткнулся на него сзади.
Поравнявшись с Таранчиком, пленник неожиданным ударом в лицо сшиб его со ступенек, а маленького Соловьева опрокинул при развороте, будто бы шутя. Таранчик, быстро придя в себя, вскинул автомат, Грохотало остановил его.
Густав Карц, выскочив со двора, свернул с дороги в поле и побежал к линии. Таранчик отмеривал саженные шаги во всю длину своих ног, но расстояние между ним и Карцем сокращалось медленно. Соловьев отстал. А Грохотало и со двора не выбежал, почувствовал острый прострел в пояснице: падение с коня не прошло даром.
Беглец все время оглядывался на погоню через правое плечо — так ему удобнее было, но он не видел, что сзади, несколько левее, бежали солдаты. Они перескочили через невысокий забор сада и теперь были ближе к Карцу, чем Таранчик. Кто-то из них крикнул — Карц обернулся на крик и выстрелил, но пуля никого не тронула, никто не убавил шага.
Безоружные солдаты уже настигали бандита. Карц судорожно рвал кожух пистолета — выстрела не получалось. Тяжелый парабеллум полетел навстречу подбегавшему Таранчику. Тот успел закрыться автоматом и со всей яростью бросился на Карца. Подоспевший Земельный заломил руку бандита и ловко посадил его на землю.
Все это произошло так быстро, что приотставшие солдаты добежали до места свалки, когда Карц уже сидел на земле и затравленно озирался.
— Ишь ведь, осел! — громко возмущался Таранчик. — Еще и после войны покушается на единственную жизнь ефрейтора Таранчика.
— Какой же это осел? Это настоящий крокодил, — возразил, подходя, лейтенант. — Соловьев, почему перебежчик не был разоружен сразу при задержании?
— Так мы и не подумали... Он даже не пытался бежать или сопротивляться. Такой смирный был...
Соловьев, конечно, понимал свою ошибку, но служба на линии для всех — дело новое, а ошибки во всяком новом деле, видимо, неизбежны. Бдительность солдат особенно усыплялась тем, что большинство задержанных — мирные люди — не имело при себе не только оружия, но даже перочинных ножей или лезвий для бритвы.
Когда Густава Карца привели в комнату, он тяжело опустился на стул и, не дожидаясь вопросов, заявил:
— Можете расстреливать сразу: я отказываюсь отвечать на ваши вопросы.
Но это не был мужественный вызов. Карц походил теперь на побитого пса, рычащего от страха. Он хорошо помнил законы военного времени, знал, чем платили гитлеровцы советским людям за малейшее непослушание.
— Откуда вы взяли, что вас собираются расстреливать?
— Такова воля победителя.
— Странная самоуверенность. Вы забываете разницу между фашистской и советской армиями, — подчеркнуто спокойно говорил лейтенант. — Ни расстреливать, ни даже допрашивать я вас не собираюсь. Мне только не понятно, куда вы девали патроны?
— Какие патроны? — удивился Карц.
— Пистолетные.
Карц недоуменно передернул плечами, вывернув нижнюю губу и вытаращив глаза.
— Вы не понимаете вопроса? Хорошо, я задам его иначе, понятнее. Один патрон из вашего пистолета израсходован только что на солдата, другой — на меня, третий — на вашего собственного сына и на вашу любовницу. Так?
Лицо Густава прояснилось. Он согласно кивнул.
— Там, кажется, на двоих одного патрона хватило?
— Да.
— Где же остальные патроны из обоймы?
— А их и не было, господин лейтенант, — оживился Карц. В его глазах даже мелькнула какая-то надежда. — Этот пистолет давно у меня валялся, в нем было только три патрона.
Этому нельзя было поверить: не из-за трех патронов хранил он пистолет, подвергая себя опасности, так как был издан строжайший приказ о сдаче всех видов оружия.
Володя «согласился», однако, с этими доводами, чтобы продолжать разговор.
— А почему вы избрали именно этот участок для перехода через линию? Ведь в районе Грюневальда — ближе и удобнее: лес, а здесь открытое место.
— Я считал, что полицейские рассудят так же, как вы, и пошлют погоню за мной именно в том направлении, — прохрипел Карц и, откинувшись на спинку стула, повеселевшим голосом продолжал: — Не мог же я думать, что судьба сведет меня с вами в один день два раза! О, если бы я знал, что встречусь с вами здесь, то обошел бы это место за сто километров!
— Ну, а если бы я не знал вас?
— Тогда я мог бы сойти за самого обычного немца, какие переходят линию десятками. Именно за такого меня там и приняли, у самой проволоки.
Расчет бандита был прост и верен: здесь через сутки его могли освободить, если бы полицейское управление не догадалось разыскивать его по всем заставам.
Грохотало приказал увести Карца в комнату для задержанных и усилить охрану.
Оставшись один, лейтенант долго перебирал в памяти впечатления дня. Прикидывал самые невероятные варианты судьбы Карца, если бы его не вынесло к вечеру именно на эту заставу. Вся эта история чем-то живо напоминала случай из детства.
В лесу, недалеко от деревни, ребятишки обнаружили какого-то зверя, величиной с собаку, но похожего на кошку, только высокого на ногах. Он тяжело вспрыгнул на нижний сук дерева, а ребята — их было человек семь — начали бросать в него палками. Зверь жалобно рычал, но не убегал и не защищался. Ребята подходили все ближе и ближе, потом сбили зверя с дерева и на земле добили палками.
Перевесив через жердь это никому не известное чудовище, ребята принесли его в поселок. Вокруг них сейчас же собралась толпа любопытных. Все разглядывали добычу, шутили, но никто не знал, что это за зверь. Подошел бывалый охотник, дядя Егор. Он приподнял за загривок убитое животное и удивленно проговорил:
— Кхм, да как она попала сюда?
— Кто?
— Да ведь это рысь, робята. Она сохатого загрызает запросто. Как она вас не заела?!
Ребята не на шутку струсили и испуганно попятились от убитого зверя.
— Мертвой-то не бойтесь, — успокоил Егор, — ничего... Видать хворая была...
Володя сегодня дважды почувствовал себя на месте обескураженных ребятишек. Немало удивились и солдаты, когда узнали, с кем пришлось им иметь дело.
Но отчего же все-таки повеселел Густав Карц, когда речь зашла о самом тяжелом его преступлении: убийстве двух человек?
