Обитательница открытого гроба была завернута в мягкие белые ткани, которые Жиль принялся снимать, начиная с головы. Воздух наполнился сухим ароматом, достаточно приятным и немного знакомым.
— Ну, это никуда не годится, — пробормотал я, когда показалось лицо.
Восемнадцатая женщина была совсем не похожа на Кордулу — маленького роста, черные кудряшки прилипли к черепу, и сквозь них виднелась желтоватая кость — там, где слезла кожа. Глаза полуоткрыты, но глазницы заполнены чем-то вроде смолы. Нос был в прекрасном состоянии, но губы отсутствовали напрочь. В провале рта, выделявшегося щелью на темной коже, жалким и безнадежным оскалом торчали желтые кривые зубы.
Жиль выругался.
— Ты прав, — признал он. — Ну ладно. Помоги мне.
Груз размещался в трюме, несомненно, по какой-то своей системе. Жиль забрался в самую середину ящиков и тюков, сдвинул в сторону огромный, скатанный в рулон ковер и вытащил к свету еще один грубо сколоченный гроб. Поставив его рядом с уже открытым, он поддел крышку.
— Девятнадцатая женщина? — высказал я догадку.
— Двадцать третья, — рассеянно ответил Жиль.
Эта оказалась гораздо более подходящей, но идеальной заменой тоже не была. Волосы при слабом освещении сойдут. Лицо повреждено, но, в общем, цело, и пропорции вполне подходящие. Да и рост тоже соответствовал. Жиль измерил реликварий, пока нервно вышагивал по гробнице, и мог теперь прикинуть длину тела. Этот труп вполне годился.
— Над лицом можно поработать, — заметил он. — Это нетрудно. Священник и некоторые старухи, надо полагать, провели со святой Тулой немало времени и, конечно, заметят несоответствие определенных деталей, но люди в большинстве своем не очень любят рассматривать мертвых. И разве можно их в чем-то винить? Это несколько облегчает нам задачу. В любом случае труп нужен для того, чтобы замести наши следы, хотя бы на то время, пока мы не отойдем от Коскино на несколько лиг.
— Значит, это нетрудно?
— Для меня, ты хочешь сказать? Да, думаю, нетрудно. Я в жизни имел дело с сотнями трупов, по большей части с трупами людей, которых когда-то любил. Тело — всего лишь оболочка, созданная врагом рода человеческого. И все-таки работу Смерти не так уж легко созерцать. Вот эта бедняжка покинула белый свет много-много лет назад. Ее душа… нет, не так. Ее сущность давно исчезла. Теперь это просто вещь.
И тут я вспомнил тот странный запах. И это воспоминание вмиг перенесло меня в Гардар, когда капитан демонстрировал мне сердце святой Космы.
— Она из Египта! — сказал я.
— Именно, — удивленно подтвердил Жиль. — Откуда ты знаешь?
И я рассказал ему о том вечере в таверне Гардара.
— Стало быть, тебе уже известны все наши секреты, — заметил Жиль, когда я закончил рассказ.
— Я в этом сильно сомневаюсь, — хмыкнул я, и он улыбнулся:
— Но Египет — наш самый главный секрет. Именно там мы запасаемся товаром. Мы можем сами изготовить любую реликвию, если возникнет такая необходимость, — это нетрудно. Но высокое качество и истинную древность можно найти только в гробницах Египта.
— Значит, мы поставляем клиентам надежные реликвии? — Этот вопрос я давно хотел задать капитану, еще с тех пор, как мы отплыли из Гардара, но так и не собрался с духом.
— Ответить можно двояко. Например, сказать «нет». Через наши руки проходит много настоящих реликвий. Вот сейчас ты сидишь на саване жены святого Лазаря. — Он засмеялся, когда я вскочил на ноги. — Торговля реликвиями существует и процветает, вполне
— Однако Кордула все же настоящая, я думаю. Да и вы тоже.
— Да, тут ты прав. Редкость в наши дни. Но нам от этого только легче: прямая и честная продажа, никакого обмана.
Я оставил Жиля возиться с египетским трупом. Он принес в трюм инкрустированную шкатулку — женщины пользуются такими, когда наводят на себя красоту, — и занялся лицом мертвой, пустив в дело шпатель и банку с какой-то гнусной черной пастой. Я выбрался на палубу — это было сродни воскрешению из мертвых. Главная проблема, которая сейчас перед нами стояла, — сумею ли я взобраться по почти отвесному склону к гробнице с привязанной, как объяснил Жиль, на спине мумией, которая должна будет заменить святую Тулу. Мумию закрепят на деревянной раме — ее как раз сейчас изготавливали. Луны нынче ночью не будет, но я вдруг понял, что из всей команды «Кормарана» меньше всех знаю и понимаю хоть что-то в подобных мероприятиях, как, впрочем, и во многом другом.
Остров — он назывался Хринос, то есть Свинячий, поскольку очертаниями напоминал кабана, — уже завиднелся прямо по курсу. Через три часа стемнеет, и тогда мы пойдем назад, к Коскино. Если нам не изменит моряцкое счастье, ночной ветер, по-прежнему сильный, быстро понесет нас отсюда на север, уже с Кордулой на борту. Я старался не думать о том, что должно этому предшествовать, посему забрался на мостик и встал рядом с Низамом у румпеля.
— А ведь жалко покидать это море, — сказал я мавру, смотревшему на приближающийся Хринос.
— Мне тоже, — ответил он. — Это ведь и мое море. Иногда кажется, что любой океан — всего лишь дорога, которая приведет меня обратно сюда.
— А вот чего мне совсем не будет жалко, так это навсегда забыть о сегодняшних ночных приключениях, — пробормотал я.
— Ох, да не думай ты об этом!
То же самое посоветовали мне и Расул, и Павлос, и Исаак. Если им верить, у меня железные нервы, да и задача совсем не трудная. Но я уже начал сомневаться в правильности своего добровольного решения пуститься в эту авантюру. Меня не столько заботила чисто механическая сторона дела — подъем, кража, последующее бегство, — сколько затаившийся где-то Кервези. Но потом я закрыл глаза и увидел Билла, его растянутые в предсмертной улыбке губы. Нет, назад пути не существовало.
Думаю, мне хотелось, чтобы Анна подняла шум и устроила какую-нибудь глупость. Но она не стала. Она торчала в своем любимом месте, на носу корабля, рядом с бушпритом, и соленые брызги снова превращали ее волосы в негнущуюся гриву. Когда я облокотился о фальшборт рядом, она ласково положила мне руку на грудь и сказала:
— Храбрый мальчик. Тебя хочет видеть капитан.
И все. И снова обратила свой взор на Хринос, к которому мы быстро приближались. Мне оставалось только пожать плечами и в полном одиночестве отправиться на корму, в капитанскую каюту.
— Похоже, ты уже готов трястись от страха, — произнес он, когда я, пригнувшись, влез в каюту. Это были самые ласковые слова из всех, что я слышал сегодня.
— Что-то в этом роде, — признался я.
— Вот и хорошо. Только безумцы не ведают страха. Это полезная вещь: обостряет все чувства. А теперь смотри, какой у нас план… Мы бросим якорь возле Хриноса, так, чтобы нас не было видно с Коскино. На баркасе пойдем вшестером: четверо на веслах, один на руле плюс я, который пока что будет беречь
