Однако и тут ничего не удавалось придумать. Ну, что можно привезти из 1946 года? Даже если взять туда кучу консервов и продать их втридорога, все равно те деньги не имеют сейчас хода. В результате мы бы только потерпели убытки. Конечно, и в те времена люди изобретали разные штучки, например аппарат для набивки сигарет или духовку без печки, но теперь эти вещи безнадежно устарели.
— О-хо-хо, — вздохнул однажды Микита, — вот если бы попасть в будущее и привезти препарат для лечения рака… Или в совсем уж далекое прошлое и набрать каких-нибудь безделушек, которые у нас в ходу как антикварные ценности…
— Постой! — перебил его я. — А что, если попытаться играть на бегах? Ведь в 1946 году уже возобновились и бега и скачки. Раздобудем побольше тогдашних газет и…
— Ничего не выйдет. Какой нам прок в этих скачках? Мы же не знаем, в какое число попадет наша машина. Конечно, если бы мы могли забрать с собой подшивку газет за год да прихватить консервов и распродать их там, тогда можно было бы пойти на ипподром в любой день и, сверяясь с газетой, ставить на нужную лошадь. Но ведь газеты по дороге превратятся в труху…
— А если купить там акции?
— Тоже ничего не выйдет. Они, конечно, повысились в цене. Правда, первоначальная их стоимость незначительная, но за это время несколько раз делались дополнительные капиталовложения. Ведь прошло целых восемнадцать лет! И что же мы получим? Нам придется отказаться от права на дополнительные прибыли, поскольку мы не делали капиталовложений.
В конечном итоге мы занялись жалкой, грошовой торговлей. Загружали машину дешевыми консервами и самыми грубыми носками и отправлялись в прошлое. Торговать на черном рынке было опасно: там шныряли рэкетиры. Еще угодишь в историю, изуродуют и останешься навсегда в этом паршивом времени. Оставалось только одно — раскладывать свой товар прямо на улице. Мы обычно открывали одну банку консервов в качестве образчика — ведь наклейки в пути исчезали. Покупали нарасхват: люди-то ведь голодали. Так что мы управлялись за какой-нибудь час. На вырученные деньги мы приобретали почтовые марки. Сейчас тогдашние марки значительно повысились в цене, так что расчет был. Однако настоящего барыша не получалось. Конечно, лучше всего было бы купить там драгоценности или антикварные изделия, но куда уж соваться с нашими мизерными деньгами…
Однажды я предложил отвезти туда транзисторные радиоприемники и портативные телевизоры. Но Микита запротестовал:
— Да ты что?! Разве можно? А вдруг это повлияет на ход истории? Изменится прошлое, значит, и настоящее будет другим. Это же очень опасно. Заварим мы с тобой кашу, а потом не расхлебаем. Нет, нет, ни в коем случае!
— Вот те на! Ты же сам хотел стащить какую-нибудь диковину из будущего. Разве это не одно и то же?
— Мало ли что я хотел! Все равно мы не можем попасть в будущее. А тут… Нет, у меня определенно дурное предчувствие. Нельзя возить туда такие вещи. Да-да, мое подсознание это запрещает. А подсознание — это, брат, тонкая штука. Ведь оно и есть истинный создатель нашей машины.
— Да что ты беспокоишься? Мы ведь уже вмешались в прошлое: отвезли туда носки, консервы, привезли марки…
— Ну, такая чепуха не может повлиять на ход истории. А телевизор — совсем другое дело. Ведь их тогда вообще не было. Понимаешь? Их еще не изобрели. Они появились гораздо позже.
Я хлопнул себя по лбу.
— Послушай, гениальная идея! Ведь в 1946 году мы уже жили. Были еще детьми. Вот нам и надо встретиться с нами же. Или с нашими отцами… Мой отец умер три года назад… Давай, а? Я бы ему кое-что посоветовал, например какие акции нужно купить. Или сообщил бы, когда начнутся корейские события…
— Ты просто с ума сошел! — замотал головой Микита. — Нет, все-таки ты удивительный человек. Как только тебе это пришло в голову? Разве они поверят? И главное, встреча с самим собой — что может быть опаснее в путешествии по времени? Нет, мое подсознание решительно против!
— Может быть, тогда остаться в 1946 году? А? Что, если запомнить побольше исторических фактов и стать прорицателем? Здорово?.. Впрочем… как же все получится? Ведь я уже жил там раньше. Значит, теперь мне придется жить в двух лицах: одному будет тридцать три года, другому — пятнадцать. Который же из них настоящий?..
В голове у меня все перепуталось, даже виски заломило. Микита посмотрел на меня очень серьезно, даже хмуро и опять сказал: «Нет!»
Однажды, просматривая журнал, я наткнулся на биографию Дзиро Тангэ. Этого гениального художника сейчас знают все. Недавно открылась его персональная выставка. Работы Тангэ пользовались шумным успехом. Критики надрывались, превознося его талант.
Оказалось, что раньше он был очень беден. В послевоенное время вел полуголодное существование, у него даже не хватало денег на краски. Лишь в 1947 году одна из его картин получила премию на Выставке изобразительного искусства Японии. С того и начался его путь к славе.
Я углубился в изучение биографии великого художника, а Микита думал вслух и нудно бубнил себе под нос:
— И надо же, такая чертовщина: эта дурацкая машина вечно попадает в один и тот же отрезок прошлого, и в самое неблагоприятное время — послевоенные годы. Пожалуй, верно, что время спиралеобразно. Я все думаю… Существует же такая теория, что если в будущем, где-то на далеких витках спирали, машина времени уже создана, то люди из той эпохи свободно могут приехать в наше время или в любой другой отрезок прошлого. Но что-то пока мне не встречались эти путешественники. Наверно, в будущем еще не изобрели машину времени… Хотя в некоторые прошедшие эпохи наблюдались явления, которые прямо указывали на существование машины времени. Попробуй тут разберись… По-моему, вывод только один: машина времени ограничена в своем передвижении, она может передвигаться только в тех точках, где соседние витки сжатой спирали соприкасаются…
Я не слушал Микита, меня увлекла статья.
— Микита, ты что-нибудь смыслишь в живописи?
— В живописи? Нет, ничего не смыслю.
— Но Дзиро Тангэ ты знаешь?
— Конечно. Но только понаслышке. Что это тебе вдруг пришло в голову?
— Вот, читай. Дзиро Тангэ получил премию на Выставке изобразительного искусства Японии 1947 года. Понял? Это ведь немногим позже того времени, в которое мы попадаем на нашей машине. Картина, удостоенная премии, вызвала всеобщее восхищение. С тех пор он и получил признание как один из крупнейших художников. А раньше он так бедствовал, что даже подумывал совсем бросить живопись. Это просто находка для нас!
— Как так находка?
— Ну и болван же ты! Мы можем встретиться с ним и купить за бесценок картины, которые потом будут стоить баснословных денег.
— Н-да! — выдавил Микита и нахмурился, обдумывая мое предложение.
Мы очень тщательно разработали план действий. Кажется, он не страдал никакими недостатками. Мы несколько раз съездили в прошлое и продали значительную партию консервов. Вырученные деньги спрятали на территории синтоистского храма. Разумеется, храма 1946 года. В часы, которые оставались до отлета, мы пытались разузнать, где живет Дзиро Тангэ. Это оказалось нелегкой задачей. Имя безвестного молодого человека никому ничего не говорило.
Наконец однажды, по возвращении в настоящее, Микита решился и позвонил Дзиро Тангэ, выдав себя за сотрудника газеты.
— Наша газета, сенсей, собирается напечатать вашу краткую биографию… Скажите, пожалуйста, где вы проживали после поражения 1945 года?
— Где? Да я тогда только-только вернулся в Японию после демобилизации, дома у меня не было, кочевал, — ответил метр.
— А в 1946 году?
— В 1946-м? Погодите, сейчас вспомню… Ах да! Жил против железнодорожной станции Нисиогикубо,
