Панфилов повернулся к шоферу, чтобы приказать ему двигаться вперед. Но в это мгновение первый солнечный луч, вырвавшись из-за вершины горы, ударил в лобовое стекло машины и ослепил генерала. Сразу, как это бывает только в горах, золотистый поток света внезапно и неудержимо заполнил плато, дремавшее под сиреневой дымкой. Оттуда, со стороны солнца, донеслось сначала нестройное, а потом окрепшее «ура».
Панфилов проворно выскочил из кабины и поднёс к глазам бинокль. То, что он увидел, и обрадовало и несколько озадачило его. Вокруг тех окопов, которые он заприметил раньше, вспыхивали условные разрывы снарядов, а на окопы стремительно бежали бойцы, забрасывая их учебными гранатами. Бойцы бежали яростно, спотыкались, некоторые падали, снова вскакивали и снова бежали, изготовив винтовки для штыкового удара. Все это живо напомнило Ивану Васильевичу картины подлинных боев, участником которых был он и в первую мировую войну, и в годы революции.
Бойцы ворвались в окопы, стали невидимыми. По той тишине, которая сразу нависла над «полем боя», Панфилов почувствовал, что там произошла какая-то заминка, за которой неминуемо последует спад боевого порыва, а может быть, и растерянность — роковая спутница поражения. Это он тоже отлично знал по боевому опыту минувших лет. Но тут догадка осенила его, и генерал, опустив бинокль, с удовлетворением погладил щеточку черных квадратных усов.
С противоположной стороны донеслась стройная ружейная пальба, лихорадочно застучали станковые пулеметы, а спустя минуту оттуда, подминая на бегу кусты, вырвалась новая волна бойцов и, пустив в ход те же гранаты-болванки, ринулась на солдат, занявших окопы. Генералу теперь хорошо было видно без бинокля все «поле боя». Один из бойцов, на голову выше остальных, ловко выбил из рук выскочившего ему навстречу «противника» винтовку, схватил его под мышки и, высоко подняв на могучих руках, прыгнул вместе с ним в окоп.
— Силищи у этого Фролова, как у медведя, — услышал Панфилов восхищенный голос шофера. — Попадись ему в лапы настоящий враг — мокрое место останется.
Генерал не ответил. Он увидел, как взвились три зеленые ракеты — сигнал отбоя.
— Теперь — вперед, — приказал он, усаживаясь в машину, и, закурив, спросил: — А откуда вы знаете бойца...
— Фролова?.. Да его уже все знают. Силы в нем...
— Сила... Сила!.. — неопределенно протянул генерал, но тут его резко качнуло вперед. Непредвиденное препятствие заставило шофера намертво затормозить машину, после крутого поворота, да еще на спуске. У самой дороги, перегородив ее маскировочными кустами и деревьями, расположилась кухня. К машине уже бежал повар в белом колпаке и переднике. Шофер, бледный и раздосадованный, не сдержавшись, зло крикнул:
— Угораздило вас тут с кухнями... вояки!
Повар, не обращая внимания на окрик шофера, отрапортовал командиру дивизии:
— Товарищ генерал, завтрак для бойцов готов.
Панфилов вышел из машины, поздоровался.
— А все-таки объясните нам, товарищ повар, по какой такой причине вы расположились здесь?
— Место самое подходящее, товарищ генерал. Рядом ущелье, а по нему, по самой низине, сквознячок тянет, весь дым от кухни по дну ущелья уходит. У каждого свой рубеж, товарищ генерал. Думать об этом тоже надо при современной технике войны.
— Вы, вижу, молодец, — пожал ему руку Панфилов. — Думать надо... обязательно надо. Ну, а ваш рубеж мы как-нибудь преодолеем не нарушая.
В машине он с наслаждением потер ладонью о ладонь, распрямил плечи, довольно крякнул.
— Вам, товарищ водитель, надо иметь в виду подобные неожиданности.
— Вынесло их прямо на дорогу, — не сдавался шофер.
— На войне как на войне. Все надо предусматривать, все предвидеть. — И Панфилов засмеялся, отчего его маленькие глаза сузились еще больше. Смеялся он заразительно, открыто, всем лицом, и, когда умолкал, смех еще долго таился в складках губ и в морщинках под глазами.
2
На сборном пункте Панфилова встретили обычным докладом. Не прерывая отдыха бойцов, расположившихся на мягкой зеленой траве, он после приветствия шагнул в центр живого кольца. Молодой безусый боец с быстрыми, чуть раскосыми глазами расстелил перед ним плащ-палатку, и Иван Васильевич с удовольствием опустился на нее в тени барбарисового куста.
Бойцы молча, со сдержанным любопытством рассматривали своего генерала. Сапоги на них были пыльные, гимнастерки влажные, края пилоток пропотели — покрылись темными венчиками.
Панфилов снял бинокль, вынул портсигар и, как бы продолжая давно начатый разговор, негромко спросил:
— А что у вас в окопах произошло? — и в его карих глазах забегали лукавые искорки.
Бойцы затаили дыхание, настороженно глядя на генерала. Панфилов закурил, переводя хитроватый взгляд с одного лица на другое. Когда его глаза остановились на том бойце, который раскинул перед ним плащ-палатку, солдат смущенно встал, без улыбки проговорил:
— Красноармеец Сырбаев... Пустые окопы были, товарищ генерал. Ложные.
— Выходит, в западню попали?
— Выходит, так, — согласился боец, и его молодое смуглое лицо потемнело.
— А кто в разведке был? — продолжал допытываться генерал.
Сырбаев развел руками, неопределенно ответил:
— Мы.
— Позарились на легкую наживу, как говорится, — вступил в разговор другой боец с мужественным обветренным лицом, — а мы на этом вас и словили.
«Должно быть, Фролов», — подумал генерал. Боец говорил с обидой в голосе, видимо, переживая оплошность своих товарищей, и его узловатые пальцы то сжимались в кулаки, то снова распрямлялись.
— Уж не Сырбаева ли вы приняли в объятия? — обратился к нему Панфилов.
Фролов оглядел добрыми серыми глазами Сырбаева и, ухмыльнувшись, пробасил:
— В объятия... Попадись мне настоящий враг, я бы его принял... я бы его так принял... — и вновь его огромные ладони сжались в свинцово-тяжелые кулаки.
— Одним словом — не дыши! — закончил за него генерал.
Взрыв хохота взлетел над поляной, перекатным эхом отозвался в ущелье.
Панфилов, смеясь одними глазами, молча пускал колечки дыма. Потом он переменил позу, выпрямив затекшую ногу, и заговорил ровным, спокойным голосом:
— Очень плохо, товарищи! Разведчик должен видеть все. И не только видеть, а понимать виденное. Простофиля в разведчики не годится. Его всегда перехитрят.
Иван Васильевич глянул на Сырбаева. Черные глаза бойца то расширялись, то суживались. В них светился быстрый сообразительный ум, и Панфилов с удовлетворением подумал, что из этого бойца, вероятно, выйдет настоящий разведчик. Такие люди не повторяют ошибок, они хорошо учатся, делая выводы из каждого своего промаха. Только направляй их по верному пути.
— Не раз придется нам, товарищи, доставать вражеского «языка», — продолжал Панфилов, — но прежде чем идти за «языком», разведчик должен узнать все повадки противника, изучить его оборону, отыскать в ней слабое место, знать, где можно проникнуть к врагу незамеченным, а где он так тебя чесанёт, что и головы не сбережешь. Вот как должен действовать советский воин, если он назвался разведчиком. Так действовать велит нам Родина.
Глаза Панфилова загорелись. Он встал, закинул руки за спину и, глядя вдаль, закончил:
— Родину нашу, как мать, любить, лелеять надо. И драться за ее честь и свободу мы обязаны геройски, без оглядки!..
Уже взбираясь по лесистому склону к злополучным окопам в сопровождении комиссара полка и комбата,
