перекошено сейчас лицо командира шестой батареи. Ему хотелось взглянуть на Андреева, но он не мог оторвать глаз от картинного движения «психических».
Во внезапно наступившей тишине Береговой услышал ритмический шаг сотен тяжело обутых ног, ему даже показалось, что он начал различать лица фашистов, и он чуть, не крикнул преждевременно: «Пулеметчики, что ж вы, начинайте!»
— Ну и машкарад, — попытался, как всегда, пустить шутку Шингарев, но шутки не получилось.
Свистящие струи пуль внезапно понеслись над наблюдательным пунктом и вонзились в голову фашистской колонны.
Это заработали пулеметчики.
— А, не нравится! — закричал Андреев, выскочив из окопа, — сразу хмель вышибло. Взводом!.. три снаряда... десять секунд выстрел... Огонь! — в упоении, как слова любимой песни, повторял он команду. — Это вам за Петрашко, это за пулеметчиков, — сопровождал он каждый взрыв снаряда взмахом бинокля, который сорвал с ремешка.
Фашисты повернули и побежали... побежали, хватая и волоча раненых и убитых, падали и снова бежали. Они исчезли за холмом, откуда появились. Шоссе стало чистым, безлюдным, словно омыла его огненная волна металла и воздуха.
Приятный холодок пополз по спине под влажной гимнастеркой, и Береговой заметил, что солнца уже нет. «Умрите, убить нас пришедшие», — стучали в висках внезапно вспыхнувшие слова, и он вспоминал, откуда они. «Да, так бы сказал Абдулла, друг мой, брат мой», — горячо шептал он.
5
Уже третьи сутки Сережа Стуге исполнял временно обязанности первого помощника начальника штаба полка. Сейчас он в штабе дивизии, только что доложил начальнику артиллерии обстановку, и тот приказал ему обождать, а сам пошел к генералу.
Стуге осунулся за эти дни, заметно повзрослел. Его русые волосы побелели, словно выцвели и стали редкими. В самом деле, пережить пришлось много. Потерян Цыганков, убит начальник штаба полка майор Аугсбург, его заменил командир первого дивизиона Анохин, который и оторвал Стуге от батареи и сделал своим оперативным помощником. Где-то теперь батарея? Бои такие, что каждый час неизвестности томит и гложет сердце и душу. А Цыганок?.. Смелый, хороший юноша... Ему только жить начинать, а вот поставил его под удар, не смог вывести, предупредить, помочь...
Нет, он не собирается отсиживаться в штабе. Сегодня вот попросит, потребует вернуть на батарею. Ему надо бить... бить фашистов, а не донесения и карты «отрабатывать».
Стуге распирала обида, и слезы были готовы брызнуть из глаз. Он торопливо вышел на улицу. Догорал закат. И справа, и слева, и впереди над верхушками деревьев поднимались чад, гарь, дым — то горели деревни и села, где сейчас грохотал бой.
Внезапно мимо Стуге пробежали бойцы комендантской роты, одни взбирались на чердаки, другие прыгали в окопы круговой обороны. Из дома вышел генерал, за ним начальник штаба полковник Серебряков. Они о чем-то спорили.
Панфилов остановился, резко обернулся к начальнику штаба:
— Полковник Серебряков, никуда я не пойду, слышите — никуда!
Он устремился к западной окраине села, откуда слышались рев моторов и стрельба. Вражеских танков не было видно, но термитные снаряды уже свистели над селом.
Вдруг за рощицей, откуда доносился гул немецких танков, раздались три резких пушечных выстрела. Потом мертвая пауза и еще два выстрела. Генерал остановился.
— Что там, Серебряков?
— Наших орудий, как вы знаете, товарищ генерал, там нет.
— От рядите бойцов, выясните, что там происходит, — приказал Панфилов.
Он заходил, заложив руки за спину, и Стуге видел, каким недобрым огоньком горели его глаза.
— Кто это стреляет? — справился у Стуге Серебряков. — Звук наших орудий.
— Да, наших, товарищ полковник... но откуда им там быть?
И вот все увидели: из-за поворота дороги, там, где за перелеском недавно рычали танки и внезапно заработало одиночное орудие, появился человек. Он шел прямо на село, но едва ли что видел перед собой. Был он бледен и худ. Легкий серый пушок, видимо, впервые густо обложил его верхнюю губу и подбородок.
Панфилов пошел к нему навстречу, и тот, почти столкнувшись с генералом, остановился. Минуту смотрел он на Панфилова черными юношескими глазами и вдруг выпрямился, опустил руки по швам, лицо его стало землисто-серым от напряжения.
— Ты что, контужен? — участливо спросил Панфилов и подался всем корпусом вперед, словно стараясь поближе рассмотреть бойца.
— Ранен.
Генерал поспешно обернулся и крикнул:
— Наташа!.. Где Наташа? Немедленно перевязать...
Но тут к раненому бойцу бросился высокий в длиннополой шинели командир. Он заключил в объятия этого худенького, изможденного юношу.
— Жив... жив, родной мой, — срываясь с голоса, твердил Стуге, и тело его содрогалось от дрожи, с которой он не в силах был совладать.
— Полегче... вы ему делаете больно. — Панфилов отстранил Стуге и по-отцовски осторожно положил руки на плечо раненого. — Иди, иди, дружок... Сейчас тебя в медсанбат доставят. Остальное потом... потом, — легонько подтолкнул он юношу, по движению его рук поняв, что тот собирается говорить.
— Разрешите проводить, товарищ генерал, — попросил Стуге, — это мой командир орудия, о котором вам докладывали... Цыганок это.
— Цыганок? — удивился генерал.
— То есть сержант Цыганков, — поспешно поправился Стуге.
— Так вот ты какой! Проводите, проводите. А где твое орудие?*
Цыганков обернулся в сторону немцев, и все оглянулись туда. Но дорога была пуста.
— Там, — проговорил он устало, — сейчас прибудет.
— Это... ты пугнул танки?
— Мы думали и здесь немцы, — вместо ответа виновато улыбнулся Цыганков.
— Проводите... проводите его. И доложите сегодня же о состоянии. Представляю вас к правительственной награде, товарищ Цыганков, — перешел на «вы» Панфилов.
— Спасибо! — Сержант поднял на Панфилова глаза. — Оставьте в моем расчете Фролова, товарищ генерал.
— Кто это такой?
— Товарищ мой... при орудии он.
— Хорошо... хорошо... иди.
Все смотрели на потухший запад, откуда появилась группа бойцов. За бойцами медленно тянулась артиллерийская упряжка с орудием. От группы отделился командир и бегом направился к Панфилову:
— Прорвались два немецких танка, товарищ генерал. Артиллеристы отогнали, а стрелки добили.
Панфилов как будто не слушал командира, он всматривался в подошедшую группу, нерешительно остановившуюся вместе с артиллерийской упряжью.
— Фролов! — изумленно сказал он.
