третья.
В зале визг.
Парни начали мерно раскачивать свившиеся воедино хлысты с бутылкой.
В зале воцарилась тишина. Все замерли, раскрыв рты.
– Ка-а-а-а… – затянул хор.
Парни грохнули бутылку оземь. Осколки, брызги.
Парни, как по команде, ударили теми бутылками, что были у них в руках, по своим лбам. Оператор и компьютерные графики превратили брызги и осколки в россыпи бриллиантов.
Зал взорвался аплодисментами. Я повернулся к Ване: он смотрел как зачарованный.
Одна из танцовщиц свистнула. Парни сбросили шапочки-маски. Под масками открылись головы Волка и Медведя. Компьютерщики творят чудеса. Звериные головы натурально прирастают к человеческим телам. Морды-лица выражают человеческие эмоции, улыбаются, скаля клыки. У Волка верхний левый – золотой.
Певцы хора тоже скинули одежду. Тут все начали лихо танцевать. Мелькают крупные и общие планы. Ракурсы сверху и снизу. Танцующие выделывают всё то, чего обычно ждут от русского танца, и даже больше. Девушки задирают ноги, крутят «колесо», стоят на руках. Волк танцует вприсядку, высоко прыгая, расставив ноги и касаясь руками мысков своих «адиков». Медведь многократно прыгает через голову.
С неба капает. Чёрные капли на лице Алёнушки. Их всё больше. Танцовщицы сбросили свои расписные лифчики. Одна Лена-Алёнушка осталась прикрытой. Парни-звери, как по волшебству, остались в одних чёрных трусах. «Калинка» звучит в современном электронном звучании.
Сухой ритм стучит, как большое общее сердце.
– Калинка-малинка, малинка моя.
– Нефть, нефть, нефть… – пробегает шелест по залу.
Так и есть. Нефтяной дождь, подаренный Алёнушке Главным Духом Земли, превращается в ливень. Герои кружатся под ним в безумном танце. Мышцы, натягивающиеся на икрах, плечах, животах. Волосы девушек развеваются, окатывая экран чёрными брызгами. Это уже не просто яркая сцена, а настоящий ритуальный танец во славу Духа Земли. С этой жидкостью можно развивать бешеную скорость, облетать земной шар за сутки, возводить небоскрёбы, закатывать пиры, удерживать и преумножать власть…
НЕФТЬ…
Мелькают звериные морды с золотыми фиксами, женские груди, берёзки. С небес льёт чёрное золото… Нет, этот танец посвящён не нефти. Он посвящён всем нам. Всей России… Хохлома и нефть. Лёд и загар. Стриптиз и хоровод.
Новая Россия слилась с Вечной Россией. Вот она, моя страна – великая загадка, где всё так же зыбко, как подача электроэнергии в тот дом, где её существенную долю обеспечивает передвижной генератор на солярке. Если генератор однажды накроется, всему конец. Но пока этого не произошло, мы не строим электростанцию, мы молимся.
Вот она, моя Россия – взбалмошная дамочка, привыкшая к деньгам и вниманию мужчин. Все прекрасно понимают, что она груба и вульгарна, что она пьёт и скандалит. Но достаточно одной её улыбки, и ей всё простят. Одной её нежной улыбки, одного взгляда в самые глаза. И ты уже поплыл, ты уже не владеешь собой. Моя родина, каждый шаг которой непредсказуем. Сегодня облачена в роскошное платье, ласкается и зовёт, а завтра откроет дверь, накинув мятую, заляпанную футболку, оттолкнёт и не узнает. Захочет – в лицо плюнет, а захочет – отдастся.
Ноги сами топают в такт музыке. Некоторые пританцовывают в проходах между креслами.
Картинка фильма смешивается с калейдоскопом моих видений. Страна со свистом и улюлюканьем проносится передо мной. Матросы, громящие дворцы, и юные аристократки, флиртующие на первых балах, «деды», избивающие «салаг», и пьяные купцы, катающиеся на санях по Москве… Моя страна, моя жизнь, моя семья…
Казаки с серьгами в ушах рубят шашками, еврейские скрипки плачут, лошади вязнут в грязи, волоча пушки, медведи пляшут на ярмарках, платки кружатся вихрем. Вожаки мужицких восстаний в клетках на Красной площади. Пальцы чекистов жмут на курки, зэки валят лес…
На глазах выступают слёзы.
Вот фашистские петли, в которых повисли комсомольские мученицы. А вот и сами фашисты, идущие на расстрел прусским военным шагом, вытягивают руку в последнем салюте. Вот священники с выжженными на лбу пятиконечными звёздами. Вот пьяные женщины в розовых пуховиках танцуют на Красной площади в новогоднюю ночь. Вот смершевцы в тёмно-синих галифе стреляют в спины смертникам из штрафбатов. Черноглазые горцы режут глотки вчерашним рязанским, тамбовским школьникам в российской военной форме. Узкоглазые конники, белобородые витязи.
Тела танцующих на экране сливаются, образуя странных существ со многими головами, руками и ногами. Хохочущие, кривляющиеся лица.
В носу щиплет. Я незаметно вытираю глаза пальцами. Это от любви. Я люблю весь этот бардак, являюсь его частью. Мне не нужен никакой порядок, кроме этого хаоса. Кроме этой неопределённости. Спасибо тебе, страна, за страсть, спасибо за ужасы, спасибо за прелесть, спасибо за страдания…
Летят ведьмы в ступах и со швабрами, русалки плещутся под сводами затопленных колоколен, тройки вороных влекут тачанки, поливающие пулемётным огнём… Мир, осенённый татуированным крестом на спине уголовника… А надо всем этим витает Он, вечный шутник, Художник, создавший мир. Меня, Ваню, нефтяную «Венеру»…
Я вижу зал глазами персонажей фильма, вижу фильм глазами зрителей, вижу весь мир глазками камер слежения. Небоскрёбы, синие купола в золотых звёздах, атомные подводные лодки, тучи стрел с горящими смоляными наконечниками… Малахит, дыба, бояре, растерзанные царевичи, космические ракеты. Банные веники сливаются с розгами, хлещущими по кровавым спинам. Пар, валящий из бань, уходит в трубы тепловых станций. Лагеря, леса, дали. Марево над чёрными лесными реками, над болотами, на дне которых лежат сундуки с сокровищами… их пытались вывезти отсюда чужестранцы. Рядом покоятся танки, на которых они приехали. А подле танков, здесь же, на дне болот, – защитники…
Волна аплодисментов вернула меня в реальность.
После того как в зале включился свет, я изо всех сил улыбаюсь и прячу глаза, чтобы скрыть слёзы. Вместе со всеми мы идём в холл, там начинается фуршет.
– Ну как, Вань, понравился мюзикл?
– Очень понравился. Хорошо, когда все танцуют и поют!
Набрав полную тарелку закусок, мы прислонились к колонне и принялись поедать креветки и роллы. Ваня их никогда не пробовал. Мама считала, что, съев хоть кусочек сырой рыбы, обязательно заполучишь шестиметрового глиста. Соня с Машей увидели знакомых и пошли поболтать.
– Мне очень понравились эти круглые штучки, – говорит Ваня про роллы.
– Сейчас принесу ещё. – Оставляю его у колонны.
Закуски закончились, пришлось подождать, пока официанты не принесли новые подносы. Вернувшись к Ване, я обнаружил его в компании трёх подвыпивших мужчин разного возраста. Самому старшему, мрачному типу с бородкой, на вид лет под пятьдесят, средний, очкарик, мой ровесник, а младший, брюнет с азиатскими чертами лица, находится на границе второго и третьего десятка. Подошёл я как раз в тот момент, когда мрачный совал Ване полную рюмку.
– Спасибо, я не пью, – строго отказывается Ваня. – Это карму портит.
– Он не пьёт, у него сердце! – вмешался я, показывая всем видом, что Ваня под моей опекой.
– За Россию можно! После такого фильма! – громко настаивает ровесник-очкарик. Я рассмотрел его: русоволосый интеллигент, скорее всего журналист. Какой-нибудь кинокритик.
– Я с вами за Россию выпью.
Мне наливают.
– Хватит уже за Россию пить, Миша, – перебил интеллигента мрачный тип.
– Вы что, Борис, охуели?! Слава России! – На последних словах интеллигент выбросил вперёд правую
