Продублировали Стеллу. Цикл завершился. Запахло О2.
Стелла и дубель поцеловались.
Кайф!!!
Выбегалло ведьмочек перепутал:
— Которая, значить, моя?
Сжималось пространство, сжималось…
— Моя, значить, которая?
— Перепутал ведьмочек, Выбегалло?.. Кайф! — поцеловались дубель и Стелла.
Опять запахло.
Завершился цикл: Стеллу продублировали.
— Согласен, мне, эта, дубельша.
— Оригинал нужен?
— Дубелька, эта, устроит!
Улыбаясь, дубель сказал:
— Мало нам одной было!
Фыркнула Стелла. Обнялись.
— А меня, знаешь…
— Привет-привет! — Пятном (размытым!) возник дубель…
Клинило тайм-рекогнсциратор-дупликатор. Тревожился Выбегалло:
— Снова?!
Сжималось пространство. Закольцовывалось время, протекало. Струей…
Александр Хакимов
ПОСЕТИТЕЛЬ МУЗЕЯ
Глайдер пошел на посадку. Завис над плоской крышей длинного одноэтажного здания. Спикировал на большой красный круг и аккуратно сел в центр, обозначенный белым прямоугольником.
Человек легко выпрыгнул из кабины, хотя был, мягко говоря, немолод. Изобилие глубоких морщин и седые волосы до плеч. Но упругость движений сохранил. Сохранил, да… Одет был не по сезону, вернее, не для этих широт. Просторная легкая пятнистая куртка-универсал с уймой карманов, карманчиков, кармашков. Пятнистые же шорты. А вокруг до горизонта (впрочем, и далее) — серая, изрытая бороздами равнина, редкие скалы-«зуб дракона», подернутое ледяной коркой озерцо. Нудный то ли еще дождь, то ли уже снег. Адаптивная метеостанция с тарелкой-антенной на берегу озерца явно пустовала. Собственно, чем и объяснимы нынешние погодные условия. М-да, погода у нас всегда замечательная, только климат паршивый, как говаривали англичане.
Он поежился и в энергичном темпе «не догоню, так согреюсь» зашагал по крыше, изредка совершая отменные прыжки, чтобы не наступить на огромные, выложенные мозаикой буквы. Примета плохая — наступить на букву. Или, наоборот, хорошая? Он не был суеверен, просто согревался. Да и примета, опять же…
Совокупность букв — МУЗЕЙ. Там еще буквы, но дальше, дальше, дальше. А вход — уже вот он.
Вход — свободный. Полусфера (под раковину моллюска) послушно раскрылась перед человеком и послушно закрылась, стоило ему переступить порог. Внутри было сухо, тепло и светло.
Он ритуально сказал «Здравствуйте!», понимая и зная, что говорит в пустоту. Музейные экспонаты с некоторых пор перестали привлекать внимание любопытствующих масс. Если хочется побыть одному, приходи сюда. Пришел…
Он сплел цепкие длинные пальцы, похрустел ими — звук сухой и громкий, как выстрел. Пустота — это хорошо. Но тишина — это слишком. Он выудил из нагрудного кармашка две серьги кристаллофона, подвесил к мочкам ушей. Музыка — туш!
Туш не туш, но «Риенци» Вагнера. О вкусах не спорят. Кажется, кто-то из тиранов прошлого тоже предпочитал Вагнера — то ли Пиночет, то ли Чингисхан. Нет, не «тоже», а просто «предпочитал». Совпадение музыкальных вкусов есть совпадение лишь музыкальных вкусов. В конце концов, кто-то из тиранов прошлого млел от элегического Бетховена. То ли Сталин, то ли Лебедь. Беда с этой историей постсредневековья — тиран на тиране, тираном погоняет. Всех не упомнишь и тем более не выстроишь в последовательный ряд. Да и зачем ему? У него иная спецификация. Лишние знания умножают скорбь. Или это тоже кто-то из тиранов изрек?
Ладно, пустое! Начнем экскурсию, что ли?
Он был стрелком-межпланетчиком, и он был Стрелком. Полновесный век из своих ста двадцати он провел, не выпуская скорчера из рук — в иных мирах, под иными солнцами. Он возвел охоту в ранг высокого искусства, и был вне конкуренции. Конкуренты отсутствовали по определению. Стрелок он и есть Стрелок, единственный в своем роде и в роде человеческом также.
Спрос рождает предложение. Заказы сыпались наперебой — от кунсткамер, от лабораторий, от институтов. И он их выполнял, эти заказы, — на протяжении всего полновесного века.
А наступление века нового, встречу, с позволения сказать, он решил отметить именно здесь, на Лабрадоре. У этого музея экспозиция, конечно, не самая богатая. Уступает, допустим, бакинскому или, допустим, токийскому или, допустим, питерскому. Зато лабрадорские экспонаты, все и каждый, добыты им лично. Что ж, встреча так уж встреча.
Ита-ак, мы начинаем!.. С гарротского слизня, что ли?
На обширном низком постаменте — грузный, тускло поблескивающий мешок. Задняя, расширенная часть сбита в многочисленные складки. Но спереди — гладкая тугая выпуклость, не голова (у слизня — голова? ха-ха!), но выпуклость. И на ней — глаза. Вот глаза — да, действительно глаза, всем глазам глаза, почти человечьи… то есть такие, какие были у слизня за миг до выстрела, никакие не человечьи.
Первая добыча. И, пожалуй, самая легкая.
В болотах Гарроты слизень просто громоздился на валуне, грелся. Выпучил глаза на пришельца (сказать бы — с удивлением, но не со страхом), однако не шевельнулся.
Стрелок (тогда еще просто стрелок, а не Стрелок) долго месил грязь вокруг валуна, скрупулезно выбирая, куда именно выстрелить. Как бы так изловчиться — и конвульсий избежать, и шкуру не попортить. Ну не в глаз же целить, в са-амом-то деле! А вот, пожалуй, сюда! Разумеется, за отсутствием головы у гарротского слизня отсутствует и нечто противоположное, задница то есть. Но когда и если тот чем-то все- таки ест (головой, ха!), он и чем-то все-таки гадит (задницей, ха!).
После выстрела скорчера, всунутого по самый приклад в зыбкую плоть, слизень съежился почти вдвое, сложился гармошкой. Крови как таковой не было. Глаза подернулись пленкой и погасли. Вот и все. Никаких проблем!
Проблемы возникли потом — с консервацией добычи и доставкой. По прибытии на Землю Стрелок почти смирился с тем, что первый заказ провален бесповоротно. Вместо особи — капсула весьма смердящего жидкого холодца.
Честь и хвала Спецу, сотворившему тогда из холодца… мнэ-э… конфетку. Нет, право слово, как живой, как там, на валуне. Спец, знаете ли, это спец!
Они дружили с малолетства. Прозвища друг другу они приклеили тоже с малолетства — с тех пор, как один пацан срезал на взлете жука-«эльфа» из примитивной рогатки (нич-чего себе! скорость «эльфа» даже на взлете — за сотню кэмэ в час!), а другой пацан умудрился собрать «эльфа» по кусочкам в одно целое и неотличимое от «дорогаточного» периода (нич-чего себе! после прямого попадания от реликтового жука осталось… да нич-чего от него не осталось!). Так и откликались на «Стрелок!», на «Спец!».
Годы, годы, м-да. Великая Теория Воспитания в пору их малолетства еще не стала практикой, но экспериментально внедрялась, внедрялась… Основной тезис: найти в человеке природный талант и развить его. Благие намерения. Не практика еще, но теория уже. Еще не Теория, но уже теория. Теория без
