— Черт… мать их!
Все вокруг оставалось таким же, как несколько мгновений назад, но в лежащем на нарах черном теле больше не было жизни. За тридцать с лишним лет работы в полиции капитан Квотерблад видел столько убитых и умерших, что ему даже не потребовалось проверять у Гуталина пульс.
Негр был мертв, окончательно и бесповоротно.
Капитан выругался без злобы и зачем-то отер ладонью кровь, выступившую на губах покойника. Потом перевел взгляд на толстяка:
— Молитвы помнишь?
— Ну, я, вообще-то…
— Вспоминай. Как умеешь. Только тихо.
Квотерблад подождал, пока сосед выберется из своего угла камеры. Потом уступил ему место на койке, рядом с телом:
— Садись.
Толстяк Эрни покосился на покойника и боязливо опустил свой зад на вытертые временем и людьми доски. Потом сложил ладони, прикрыл глаза, опустил голову, — но неожиданно спохватился:
— А как его настоящее имя, господин капитан?
Квотерблад на секунду задумался, потом помотал головой:
— Не помню. Надо же! Забыл…
— И я не знаю.
— Гуталин. Его так все называли. Всегда.
— Что же делать?
Капитан поморщился, как от боли:
— Ты давай, толстяк, молись! Там, наверху, разберутся.
Некоторое время тишину нарушал только сбивчивый и торопливый шепот Эрни. Затем снаружи в камеру начали проникать и посторонние звуки — это по длинному, почти бесконечному коридору, медленно передвигаясь от одной двери к другой, приближались раздатчики пищи. Тюрьма привычно наполнилась скрежетом петель, колесным скрипом, шагами, приглушенным бряканьем мисок и черпаков.
Квотерблад больше не проронил ни слова. Замолчал и его сосед.
Процессия приближалась.
— Надо, наверное, сообщить? — подал голос толстяк Эрни.
— Наверное… Надо. — Капитан считался старшим по камере, а потому обязанность общаться с тюремной администрацией лежала на нем.
Подождали еще немного. Наконец с грохотом откинулось прямоугольное окошко обитой железом двери:
— Квотерблад!
— Я.
— Получай.
Сначала в подставленные руки заключенного упала мятая алюминиевая плошка. Затем что-то пахучее выплеснулось из черпака, и он обеими ладонями ощутил теплую тяжесть обеденной пайки. Привычным движением капитан перехватил еще кусок хлеба и ложку, но вместо того, чтобы уступить свое место соседу по камере, обратился к стоящим по другую сторону двери:
— Докладываю. У нас покойник.
— Чего? Чего там у вас?
Стало слышно, как из черпака обратно в котел выливается пища, уже приготовленная для следующего заключенного.
— Покойник. Мертвец у нас тут, не понятно?
Невидимый собеседник замешкался:
— А что случилось-то?
Скорее всего, этот надзиратель с утра дежурил по пищеблоку и действительно был не в курсе произошедшего. Поэтому Квотерблад только пожал плечами:
— Разбирайтесь.
— Разберемся! — заверили его. После чего обитая листовым железом «кормушка» с жутким скрежетом опустилась на место.
Обитатели камеры вновь оказались отрезаны от внешнего мира.
— Сейчас побежит к начальству, бедолага, — Квотерблад обернулся и сразу же перехватил негодующий, но в то же время недоуменный взгляд Эрни.
— Что случилось? Что с тобой?
Опустив глаза, капитан понял, что толстяк смотрит на пайку в его руках.
— Во дают! Забыли про тебя, да? Забыли даже покормить?
Бывший хозяин всемирно известного ресторанчика сглотнул слюну — сейчас он как никогда походил на ребенка, обиженного взрослыми хулиганами.
— На, держи. Питайся. — Квотерблад протянул стоящему напротив человеку только что полученный обед. — Это, конечно, не то, что у тебя в «Боржче» было, но…
— Господин капитан, а как же вы? — застеснялся Эрни. — Давайте потребуем, чтобы…
Впрочем, миска с едой уже перекочевала в его подставленные ладони.
— Не хочу я, толстяк. — Квотерблад положил на стол истершуюся по краям ложку, и сел. — Мне пока вон «черняшки» хватит.
— Может быть, если мы пополам…
— Ешь быстрее! — повысил голос Квотерблад. — Смотри, сейчас не до этого будет…
— Спасибо, господин капитан. Спасибо!
Отсутствие аппетита не помешало Квотербладу дожевать черный хлеб еще до того, как сосед расправился со своей частью обеда. Впрочем, долго наслаждаться собственным благородством капитану не пришлось.
Лязгнул засов, отворилась дверь, и под аккомпанемент несмазанных петель на пороге возник старший лейтенант в форме тюремного ведомства — лет сорока, величественный и неумолимый, как статуя Командора. За его спиной, на заднем плане, угадывались резиновые палки спецназа, чей-то белый халат и несколько физиономий в масках и без.
— Я заместитель начальника по режиму. Что вы тут натворили?
— Ничего. Умер заключенный.
Высокий гость сделал два шага по камере — и снова замер.
— Этот? — зачем-то уточнил он, разглядывая труп Гуталина.
— Этот, — кивнул Квотерблад.
— Как отвечаешь, скотина? — прошипел кто-то из толпящихся в проеме. — В карцер захотел? Или по зубам?
— Так точно, господин заместитель начальника по режиму! — сразу же поправил себя бывший полицейский.
Старший лейтенант тюремного ведомства осмотрел Квотерблада с ног до головы, потом перевел взгляд на его соседа и после непродолжительной паузы кивнул:
— Другое дело…
Обитатели камеры стояли, как положено, возле своих коек: руки по швам, лицом к двери, ноги на ширине плеч. Общий вид портил только край рубахи, выбившийся у толстяка Эрни из брюк.
— Что с ним такое?
Квотерблад не был новичком в тюрьме, поэтому ответил громко и не задумываясь:
— Не могу знать, господин заместитель начальника по режиму!
Высокий гость удовлетворенно хмыкнул:
— Доктор! Посмотри-ка…
Вперед выдвинулась фигура в белом халате:
— Ну-с… Я так и знал! — Плохо выбритый мордоворот с медицинской эмблемой на пилотке брезгливо толкнул пару раз неподвижное тело резиновой дубинкой. Потом обернулся:
