— Значит, волноваться тебе нечего. Не звери же они, в конце-то концов! Расстреляют — и дело с концом. Или, может, повесят…
Некоторое время он, закрыв глаза, прислушивался к судорожным всхлипам соседа по камере. И неожиданно разобрал:
— Но вас же… Вы же до сих пор… Вы же до сих пор живы! Почти два года…
— Что ты там бормочешь?
— Значит, они не всех… Да? Не каждого… Скажите, как? Скажите!
В следующую секунду капитан молниеносным движением оторвал спину от койки. Его рука с длинными, желтоватыми пальцами метнулась через стол, сгребла свитер на груди толстяка и потянула к себе:
— Ага! Значит, вот в чем дело? А я-то думаю, зачем тебя ко мне…
— Господин капитан! Господин капи… — голос Эрни зазвучал придушенно, глаза выкатились из орбит, а лицо тут же стало багровым и неживым.
— Интересуешься? Ну, отвечай! Быстро!
Но Эрни уже только хрипел, даже не пытаясь вырваться.
— Ублюдок… Как был стукачом поганым, так и остался. — Прежде чем отпустить стальную хватку, Квотерблад толкнул толстяка так, что тот громко ударился затылком о стену камеры: — Заткнись теперь! Услышу хоть слово — придавлю как собаку.
Не дожидаясь ответа, капитан снова лег на койку. Сосед по камере поспешил без звука последовать его примеру — он был так напуган, что не решился даже заплакать.
Стало совсем тихо. Но вскоре из коридора, откуда-то со стороны следственных кабинетов, снова послышался топот множества ног — впрочем, на этот раз шаги приближались медленнее, чем до этого.
Шум нарастал, с каждой секундой становясь все тревожнее и отчетливее. И прежде чем обитателям камеры стало окончательно ясно, что процессия остановилась прямо напротив их двери, громко лязгнул повернутый в замке ключ:
— Встать! На середину!
Толстяк Эрни сразу же соскочил с койки и замер, стоя в одних носках на холодном бетонном полу — лицо его и поза не выражали ничего, кроме страха и желания угодить. Капитан выполнил команду без суеты, но, впрочем, достаточно быстро, чтобы не дать охранникам повода поработать дубинкой.
Первым внутрь вошел господин старший надзиратель — мужчина лет сорока с маленькими, злобными глазками и волосатыми кулаками.
— Получайте! — И тут же двое парней с нашивками тюремного «спецназа» на рукавах втащили вслед за ним через порог безжизненно волочащееся тело.
— Прошу любить и жаловать.
Парни бросили свою ношу прямо посреди камеры — вид у них при этом был разгоряченный, боевой, как у всех нормальных молодых людей после тяжелой, но интересной физической работы. Покосившись в сторону двери, Квотерблад успел заметить снаружи еще несколько плечистых фигур в камуфляже.
— Наручники, — напомнил господин старший надзиратель.
Один из бойцов отряда специального назначения наклонился, поковырял ключом между скованными за спиной лежащего человека запястьями — и в конце концов с трудом отстегнул «браслеты».
— Заклинило, мать их… — пояснил он. — Прямо в мясо!
— Ладно, пошли. — Прежде чем закрыть за собой дверь, господин старший, надзиратель привычно обшарил взглядом камеру: — Счастливо оставаться!
Скрипнули петли, встал на место засов — и окружающий мир снова сузился для капитана и несчастного толстяка до размеров их камеры.
— Ну-ка, помоги… — Квотерблад присел на корточки. — Сволочи.
Из-за обилия высохшей и совсем свежей крови он даже не сразу сообразил, что изуродованное тело под обрывками одежды принадлежит чернокожему великану.
— Гуталин?
Реакции не последовало, но капитан уже переворачивал негра на спину.
— Точно — Гуталин… Давай-ка, берись! — скомандовал он толстяку. — Положим пока на койку…
Пульс прощупывался, но плохо.
— Подай воды… Быстро!
Посуды, как и постельного белья, заключенным не полагалось. А посему Эрни со страху просто вывернул кран умывальника и подставил под струю дрожащие ладони. Затем, расплескав по пути все, что можно, подбежал обратно:
— Вот, пожалуйста!
— Идиот… — выдохнул капитан. — Намочи что-нибудь! Тряпку, или, ну я не знаю…
Толстяк почти сразу понял, что от него требуется — вскоре он уже опять стоял рядом, протягивая тяжелый и темный от воды комок свитера.
— Молодец. — Квотерблад успел уже наспех ощупать тело. Переломов-то, вроде, особых нет…
Эрни еще дважды пришлось сбегать к умывальнику, но, в конце концов, огромное черное тело на койке стало выглядеть более или менее пристойно. Холодная вода вообще подействовала благотворно — Гуталин даже стал подавать первые признаки жизни, и теперь можно было почти без усилия услышать его хриплое, прерывистое дыхание.
Впрочем, глаза пока оставались закрытыми.
— Значит, все-таки попался.
— За что его так?
Капитан Квотерблад обернулся к замершему в двух шагах толстяку, но вместо ответа лишь покачал головой:
— Ты ведь Гуталина хорошо знаешь?
— Да, конечно. Сколько лет уже! Они ведь у меня в «Боржче»… Как сядут, бывало, да как начнут — стакан за стаканом! И он, и Креон, еще Мальтиец, и даже сам господин Рэдрик Шухарт…
— Помню. Помню, читал твои доносы.
— Господин капитан!
Квотерблад поморщился:
— Ладно. Успокойся. Сейчас это все уже не имеет значения.
— Но, господин капитан…
— Иди на место! Не мельтеши.
Дождавшись, когда сосед по камере отойдет в свой угол, капитан Квотерблад перевел взгляд на лежащего рядом человека.
От прежнего Гуталина, здоровяка и красавца, сейчас уже почти ничего не осталось — разве что, иссиня-черная кожа, благодаря которой он и получил в незапамятные времена свое прозвище. А ведь когда-то…
Вот уж точно: чудны дела твои. Господи!
Впервые капитан Квотерблад повстречал Гуталина лет десять тому назад, вскоре после того, как Совет Безопасности ООН запретил самовольное проникновение в Зону. И началась охота на сталкеров. Тогда еще, кажется, даже комендатуры не было…
Хотя нет, комендатура в городе уже действовала! Помнится, тогда почти одновременно построили — и первое здание Института, и тюрьму, и казармы для батальона «голубых касок». Но поначалу задержанных все равно таскали в полицейский участок — чуть ли не прямо из Зоны, безо всякой там санобработки и карантина…
Впрочем, в кабинет к капитану попадали очень немногие — большинство сталкеров погибало еще на выходе из Зоны. Военные патрули никогда с ними не церемонились, а в первое время и вообще: увидят кого-нибудь в «запретке» — и сразу огонь на поражение.
Конечно, с точки зрения Квотерблада, это было нерационально и глупо. Ну какой толк от покойника в оперативной работе? Никакого! Ни ответа, ни привета… А живого человека зацепил, потянул как ниточку — глядишь, и весь клубочек уже распутан. Связи, тайники, где «хабар» лежит, каналы сбыта.
Вообще-то, и патрульных тоже можно было понять.
Зона все-таки… Черт знает, что может случиться. А вдруг зараза какая-нибудь? Или вообще… еще
