Эрни шевельнул плечом, но не ответил.
— Послушай, может, тебе-то как раз и повезет!
Это был, в общем-то, запрещенный прием, но подействовал он безотказно. Собеседник тут же перевернулся на спину, потом на бок — и с надеждой посмотрел на капитана:
— Повезет? Повезет, да?
— Слышал, наверное, про сержанта Луммера? Ну, который в отделе безопасности Института служил, помощником Вилли Херцога.
— Херцог… Его еще Боровом называли, да? Знаю. А вот Луммер…
— Неважно! Здоровенный такой детина, бывший полицейский. Так вот, его, сам понимаешь, одним из первых арестовали. Как пособника реакционного режима и «врага прогресса». Приговорили к смертной казни, а потом вдруг — раз, и помиловали!
— Как это? За что? — Собеседник уже вновь сидел на койке, свесив вниз коротенькие ножки в драных носках.
— Ну, как сказать… В общем, теперь этот Луммер опять при погонах — здесь же работает, в тюрьме.
— Кем работает?
— Ассистентом. На допросах. — Капитан непроизвольно дотронулся до шрама на подбородке, и этот его жест не укрылся от взгляда соседа по камере.
Толстяк облизнул губы и, понизив голос почти до шепота, спросил:
— Людей пытает? Да?
— Дурак ты, Эрнест. — Квотерблад даже прикрыл глаза, чтобы не видеть собеседника. Всякая охота продолжать разговор опять пропала.
— Но ведь пытки официально запрещены! Я сам читал в газете, что…
— Наверное, — пожал плечами капитан. — Нам тут газет не полагается. Но вот ты знаешь, например, как этот самый Боров погиб?
— Он погиб? Его казнили?
— Нет. Не казнили. Просто… Просто Луммер забил своего бывшего начальника до смерти. Перестарался, говорят. У старика Вилли всегда было слабое сердце, но он ни в чем не хотел признаваться.
— У них там свои дела! — Толстяк выбросил перед собой ладони, будто отталкивая что-то тяжелое и большое. — У них свои дела, а я тут ни при чем. Я все рассказал, о чем спрашивали, раскаялся — и вообще… За что меня-то убивать? За что?
Квотерблад поморщился:
— В прошлом году арестовали церковного сторожа. Инвалида с одной ногой, да еще глухого, как тетерев — после контузии!
— Его-то за что?
— Вот как раз за это и арестовали… Восьмой параграф: «активное противодействие прогрессу в составе организованного вооруженного формирования».
— Простите, господин капитан, однако…
Но Квотерблад уже продолжал:
— Оказывается, он во время Посещения служил сержантом в авиационном полку. Их тогда — помнишь? — первыми в Зону послали. На разведку…
— Помню, — кивнул толстяк. — Конечно!
Когда-то фотоснимки искореженных и обгоревших вертолетов с эмблемой королевских ВВС не сходили с газетных полос. Потом этот трагический эпизод перекочевал из прессы в популярную литературу, в научные монографии — и постепенно забылся.
— Четыре из пяти боевых машин прямо там и остались, на месте… А экипаж, в котором летал этот парень, сумел дотянуть — взорвался уже на посадке. Беднягу выбросило волной под винт, рубануло, но врачи его все-таки спасли.
— Повезло!
— Он тоже, в общем, так считал. До недавнего времени.
Эрни недоверчиво поднял бровь:
— И что же с ним сделали? С инвалидом этим?
— Как обычно… «Приговор приведен в исполнение».
— Бред какой-то! Ерунда.
— Вот именно, — кивнул капитан Квотерблад.
Не говоря больше ни слова, он отвернулся к стене — вытянув одну руку вдоль туловища, а другую подложив под голову.
Несколько долгих, тягучих мгновений толстяк Эрни сверлил полным страха и ненависти взглядом седые волосы на затылке соседа по камере и его старческую, дряблую шею.
— Господин капитан…
— Тихо! — Снаружи, сквозь окованную железными листами дверь в камеру проник посторонний шум. Судя по всему, кто-то быстро шел по тюремному коридору — и было их человек пять, не меньше.
— Обед уже несут?
Квотерблад отрицательно помотал головой:
— Помолчи. — Звуки шагов сначала усилились, а потом постепенно затихли, удаляясь в направлении следственного корпуса. Дождавшись полной тишины, Квотерблад снова лег лицом к стене.
Впрочем, ненадолго — на своей койке зашевелился Эрни:
— Господин капитан! Вы не спите?
— Чего тебе еще надо? — Собеседник не изменил позы, только в такт произнесенным словам чуть шевельнулась его ушная раковина.
— Я только хотел спросить… Ну, насчет…
Что-то в тоне и в голосе толстяка заставило соседа по камере повернуть голову и покоситься через плечо:
— Насчет чего? Только давай на этот раз — покороче!
— Скажите… это правда? Правда, что приговоренных к смертной казни…
Он замолчал, не решаясь продолжить — так, что капитану хватило времени обернуться полностью и даже привстать на локте:
— Ну что ты как баба! Чего трясешься?
Эрни с трудом проглотил застрявший в горле комок:
— Правду говорят, что больше никого из приговоренных не расстреливают? И не вешают, и вообще не… Что их… нас… ну, что, в общем…
— Ерунда. Успокойся. — Капитан Квотерблад разогнул руку и тоже сел. — Можешь не волноваться — поставят тебя к стеночке, завяжут глаза… В общем, все будет как положено!
— Но мне сказали… Что в интересах науки…
— Кто?
— Следователь. На допросе.
— Да, это они любят… Кино не показывали?
— Нет, — удивился Эрни. — Какое кино?
— Такое… Учебное! — Квотерблад усмехнулся. — Ну, с тобой даже это, видимо, не понадобилось. А то некоторым героям, которые особо упрямые, демонстрируют кое-что. В цвете, со звуковыми эффектами… Например, про то, как человека медленно опускают в «ведьмин студень»: сначала пятки, потом колени, задницу — и так далее. Еще есть сюжет про «комариную плешь», про «мясорубку»… Говорят, многие после этого начинают подписывать — и чего надо, и чего не надо. А кое-кто и того, — он покрутил пальцем у виска, — мозгами трогается.
— Но я же им сразу все рассказал! Все, все, что просили!
— И даже, наверное, больше?
— Да, но… Понимаете, господин капитан…
Квотерблад опять опустил голову на скатанную вместо подушки куртку:
